Но, как же сегодня холодно? Впрочем, не удивительно: впереди сентябрь, а нынешние августовские ночи порою бывают настолько холодными, что когда человек отважится ночевать в открытом поле, без надлежащего укрытия, то он попросту может замерзнуть от пронизывающего холода».
Около четырех утра, когда совсем посветлело, и можно было разглядеть перед собою вытянутую вперед руку, Светлана все же решилась покинуть свое временное и слишком ненадежное укрытие. Постоянно спотыкаясь на каждом шагу и задевая своей, ранее чистой, а теперь похожей на кусок истертой мешковины, юбкой за ветви и сучья, валяющиеся повсюду, она, через час, наткнулась на заросшую тропинку. Бесспорно, что тропа, была совсем малопригодной для длительных прогулок и определенно предназначалась для других целей: в общем, для сбора сухого хвороста местными жителями. Через полчаса совсем рассвело, и впереди она ясно различила старый деревенский дом с тремя оконцами спереди и с частично повалившимся на землю забором, правда, местами подпертым разномастными кольями, для того, чтобы он, окончательно не рухнул на землю. Покривившаяся на бок веранда, прилепленная сбоку домика и, вероятно, служившая входом в ветхое жилище, производило на любого подходящего к ней поближе, непроизвольное впечатление, что она может оторваться от родимой стены в любое время и, упав на землю, поросшую высокой некошеной травой, разлететься на мелкие части. Собрав остатки последних сил, Светлана первой попавшейся ей под руки палкой, постучала в такую же ветхую дверь накренившейся веранды, державшейся на одном честном слове. Никакого ответа на ее стук не последовало, и, наконец, Светлана услышала грубый, женский голос.
– Кого там черти нам послали. Шли бы вы все подальше, отсюда. Не мешайте мне, честной женщине, отдыхать. А пошли вы все далеко на х..й.
– Откройте, пожалуйста, – из последних сил едва проговорила Светлана, в ответ на «ласковое» приветствие. – Я ранена и мне требуется помощь. Я не могу идти дальше.
Дверь распахнулась и на пороге появилась рыжеволосая особа с дымящейся сигаретой в зубах, одетая в линялый, ситцевый халат с выцветшими разводами на месте когда-то там бывших рисованных цветков. Ее лицо, молодое, но местами с глубокими морщинами на лбу и возле носа, одутловатое, но в то же время слегка и озорное, напомнило Светлане одну бывшую медицинскую сестру. Давным-давно, в те далекие времена, когда она начинала познавать азы психиатрии, и только что устроилась врачом-ординатором в психиатрической клинике, ей пришлось познакомиться со старшей медицинской сестрой отделения – Ольгой Николаевной, молодой, красивой женщиной, великолепно разбирающейся в своем непростом сестринском хозяйстве. Она с большим вниманием и с должным уважением отнеслась к появлению на отделении нового врача и оказывала Светлане всяческое содействие в освоении премудростей психиатрии, и не только в ней одной. Все было бы хорошо, если бы не одна черта характера у Ольги Николаевны, из-за которой ей постоянно приходилось страдать. Это чрезмерное