челна.
На смерть любая жизнь обречена
и необъятны вечности просторы.
И киммерийский уголок притих.
Декабрь не тот сезон, не те заботы.
Мельчают дни от Слова к непогоде,
от громких громов до шагов глухих.
В разрывах туч не небо – пустота
В разрывах туч не небо – пустота.
Вечерний выдох задержи, попробуй,
и зимняя приветливая робость
начнёт рассказ в периметре листа.
Поверхность моря в декабре бела.
Пиши по ней, пока она светла.
Причал сковали льды, а город – ночи.
Со временем меняется ли почерк?
А может быть, сугробы между строчек
Мысль неземная чудно намела…
Предлогов нет, остаться ли, уйти…
Из дома, из пространства не нашедших,
по-будничному злых и сумасшедших,
не сбившихся с привычного пути.
От долгой жажды к долгой тишине
От долгой жажды к долгой тишине,
К окаменевшим гроздьям винограда,
От Крымских скал до лавочек Арбата
В слезящемся неделями окне.
Всё позабыть и Богом данный дар,
И молнии в соборный крест удар,
Берёз сентябрьских свечи вдоль аллеи…
Воспоминания всё тяжелее
И вечера огарок еле тлеет,
И в нитях бус не светится янтарь.
От ночи к ночи зябче, холодней,
Инжир, опавший вдоль глухой ограды,
Прибоя гул, утрата за утратой
И трудно говорить о новом дне.
По нитям козьих троп за облака
По нитям козьих троп за облака.
Там шерстью с глиной вымостить закаты.
Мария, мать, налей мне молока
И надломи созревшие гранаты.
Вино и хлеб не я, не для меня
И в новом дне уже не будет дня.
Качаются рыбацкие баркасы.
Не от того ли сеть опять пуста,
Что рыбари, сомкнувшие уста,
Как об улове, думают о Спасе.
По полосе намытого песка
След серой чайки тянется куда-то.
Мария-мать, налей мне молока
И надломи созревшие гранаты.
Она касалась век Гомера и мгновенно засыпала.
Капли пота, мерцавшие на шее Геродота, ей были не видны с её земли её пронзительных небес, но всё же она, сливаясь с краешком рогожи на каменном полу, взирала на его труды о Скифии, а после она летела к хризантемам.
Осень цвела в садах, а тёмная страна в неё вонзала иглы чёрных сосен.
Ей было больно?
Нет?
В её глазах не слёзы, а вечерняя роса, не серый дождь – светящаяся просинь.
Она касалась век Гомера
Сонетная форма
Она касалась век Гомера и
мгновенно засыпала. Капли пота,
мерцавшие на шее Геродота,
ей были не видны с её земли,
её пронзительных небес, но всё же
она, сливаясь с краешком рогожи
на каменном полу, взирала на
его труды о Скифии, а после
она