может быть, ты спешишь сократить лучшее время в твоей жизни! Не правда ли? Ты согласен отсрочить нашу свадьбу?
– Я не стану обманывать тебя, Полина! – сказал Рославлев после короткого молчания. – Одна мысль, что я не прежде двух месяцев назову тебя моею, приводит меня в ужас. Чего не может случиться в два месяца?.. Но если ты желаешь этого, могу ли я не согласиться!
– Благодарю тебя, мой друг! О, будь уверен, любовь моя вознаградит тебя за эту жертву. Мы будем счастливы… да, мой друг! – повторила она сквозь слезы, – совершенно счастливы!
Вдруг позади их загремел громкой, отвратительный хохот. Полина вскрикнула; Рославлев также невольно вздрогнул и поглядел с беспокойством вокруг себя. Ему показалось, что в близком расстоянии продираются сквозь чащу деревьев; через несколько минут шорох стал отдаляться, раздался снова безумный хохот, и кто-то диким голосом запел: со святыми упокой.
– Это сумасшедшая Федора, – сказала Полина – Как чудно, – прибавила она, покачав печально головою, – что в ту самую минуту, как я говорила о будущем нашем счастии…
– Зачем эту сумасшедшую пускают к вам в сад? – перервал Рославлев.
– Роща не огорожена; впрочем, эта несчастная не делает никому вреда.
– Но она может испугать, ее сумасшествие так ужасно!..
– Ах, она очень жалка! Пять лет тому назад она сошла с ума оттого, что жених ее умер накануне их свадьбы.
– Накануне свадьбы! – повторил вполголоса Рославлев. – Один день – и вечная разлука!.. А два месяца, мой друг!..
– Вот дядюшка и маменька, – перервала Полина, – пойдемте к ним навстречу.
– Ну что, страстные голубки, наговорились, что ль? – закричал Ижорской, подойдя к ним вместе с своей сестрой и Ильменевым. – Что, Прохор Кондратьевич, ухмыляешься? Небось, любуешься на жениха и невесту? То-то же! А что, чай, и ты в старину гулял этак по саду с твоей теперешней супругою?
– Что вы, батюшка! Ее родители были не нынешнего века – люди строгие, дай бог им царство небесное! Куда гулять по саду! Я до самой почти свадьбы и голоса-то ее не слышал. За день до венца она перемолвила со мной в окно два словечка… так что ж? Матушка ее подслушала да ну-ка ее с щеки на щеку – так разрумянила, что и боже упаси! Не тем помянута, куда крута была покойница!
– А где Федор Андреевич? – спросила Полина у своего дяди.
– Сурской? Уехал домой.
– Так Оленька одна? Я пойду к ней; а вы, – шепнула она Рославлеву, – останьтесь здесь и погуляйте с дядюшкой.
Больная не заметила, что Полина вошла к ней в комнату. Облокотясь одной рукой на подушки, она сидела, задумавшись, на кровати; перед ней на небольшом столике стояла зажженная свеча, лежал до половины исписанный почтовый лист бумаги, сургуч и все, что нужно для письма.
– Ну что, как ты себя чувствуешь? – спросила Полина.
– Ах, это ты? – сказала Оленька. – Как ты меня испугала! Я думала, что ты гуляешь по саду с твоим женихом.
– Он остался там с дядюшкой.
– Но ему, верно, было бы приятнее гулять с тобою. Зачем ты ушла?
– К кому ты пишешь? – спросила Полина, не отвечая на вопрос