я и подписал, а на самом деле не грешнее младенца. Если никаких объективных (т.е. не просто слова, а «отпечатки» пальцев и т.п.) данных, подтверждающих его вину отыскать не удавалось, а адвокат являлся в своих делах господином весьма опытным, даже самого законченного негодяя приходилось отпускать. Причем, к сожалению для всех, абсолютно безвозмездно.
Узнавая о чем-то подобном, опера начинали обвинять во всем «прогнивших» следователей, поскольку те отпустили законченную мразь, а еще и денег взяли и не поделились.
В ряде случаев они по уже сказанным выше причинам заблуждались, а иногда дела обстояли именно так, как они и думали. В любом случае, представители следственных подразделений на таковые обвинения, высказанные чаще всего в неформальной обстановке, надрывая голос, кричали, что все произошло от неграмотности самих оперов, которые необходимые детали и нюансы не выяснили, там не доработали, здесь не дожали, а в итоге все получилось, как получилось – коту под хвост.
И опять же иногда в своих обвинениях они были правы, а иногда это являлось просто защитной реакцией, и эту показушную роль надо было отыграть от начала и до конца так, чтобы сам Станиславский сказал «верю».
Почти каждый рабочий день приносил для этого противостояния очередные поводы и факты – разбираться в конкретной сложившийся ситуации объективно никто из участников, естественно, не желал, а претензий и упреков с обеих сторон высказывалось множество…
…От приступа гнева лицо начальника уголовного розыска сменила гримаса – глаза вылезли из орбит, он уже открыл рот, готовый разразиться нелестной тирадой в адрес «грудастой сучки», как он за глаза иногда называл начальницу следственного отделения, но его опередил Пахомов, выпалив политически сдержанное:
– Я разберусь лично, мне нужны номера уголовных дел, даты и исходящие поручений по канцелярии. Если в волоките виновны сыщики – накажу.
Эта вроде безобидная и весьма примирительная в данном случае фраза заставила Татьяну Ивановну лишь обиженно поджать тонкие, ярко напомаженные губы – номера дел она-то скажет, но поручения по большей части всегда направлялись неофициально – не через канцелярию, как требует формальный подход, а лично – из кабинета в кабинет и, в лучшем случае, под роспись. Втолковать о необходимости участия канцелярии в этом процессе своим подчиненным, пришедшим к ней с институтской скамьи, она никак не могла; те же, кто на собственном горьком опыте убеждался в правоте начальницы – уже более-менее следователи опытные – в скором времени покидали районное подразделение, переходя куда-нибудь повыше, где и тише и слаще.
Не поняв тонкости хода Пахомова и видя, как Кимкина пристыженно замолчала, Серов решил, что в неготовности так нужного ему для отчетов дела виноваты все же следователи, а не опера, как было-то по правде.
– Татьяна Иванна, вы начальник