присоединилась к девушкам и нервно оглянулась на школу. Впервые она уходила отсюда пешком. Впервые за ней никто не следил. Она хихикнула. Чувство свободы опьяняло, ведь сегодня ее день. Сегодня Лили простояла под душем после занятий дольше обычного. И крутилась перед зеркалом, пытаясь уложить волосы, на десять минут больше. К сожалению, фантазии хватило только на французский пучок, но Лилия все равно чувствовала себя особенной. Возможно, сегодня вечером она даже встретит принца, как Золушка на балу.
Она вздрогнула от щелчка.
– Принцесса, хватит спать, – Анжелика махала ладонью перед лицом Лилии, – что из последнего ты слышала?
Лили растерянно замолчала:
– Про топор?
Девушки взорвались дружным смехом и обступили Лили, зажимая в круг.
– Мы уже давно говорим про твою прическу. Ты и правда хочешь пойти с «этим» в «Бархатный цветок»? – Анжелика ткнула пальцем в ее гульку.
«Бархатный цветок» – кажется, так называлось то место, куда они шли…
Лили смутилась. Снова мысли потекли не в ту сторону. И заставила себя оглядеть одноклассниц. У всех либо роскошные кудри, либо изысканные укладки.
– Тигрова, ты когда‑нибудь была в клубе? – Евгения, последняя и самая яркая из девушек, скептически оглядела Лили. Короткие темно‑каштановые волосы придавали ей некую изюминку, отличая от остальных.
– А как ты думаешь?
Вопрос позабавил. Они прекрасно знали ее родителей.
– И правда! – Евгения хлопнула себя по лбу и схватила Лили за руки. – Ладно, тогда займемся превращением гусеницы в бабочку.
Она вытащила шпильки из пучка и растрепала шелковистые черные волосы. Они окутали Лили до самой талии. Евгения щелкнула пальцами, и Анжелика быстро подала помаду:
– Губки бантиком… Во‑от так, – она старательно красила Лилию. Сосредоточенная морщинка пролегла на лбу. – О, не делай такие глаза. От этого ты не позеленеешь. Совсем наоборот. Девочки, у кого есть румяна? А, прекрасно. Боже, Ли, да ты красавица. Ника, не криви нос, ты тоже ничего. Тушь? Что, слезятся глаза? Терпи! – отрезала Евгения. – Только не закрыв… Я же сказала! Еще раз дернешься, я нарисую усы. Ну, все! Теперь ты – Гитлер, – захихикала она.
Спустя десять минут, в течение которых Лили молилась всем возможным и невозможным богам, Евгения отпустила ее.
– И последний штрих, – удовлетворенно произнесла она, доставая зеркало.
Лили не узнала себя. Нет. Это не ее глаза насыщенного орехового оттенка. Нет! Она никогда не смотрела столь таинственно, словно знала некую тайну, известную только ей и Богу. Или Дьяволу. Скорее ему, потому что Бог не может секретничать со столь порочным созданием, как она. А Лили была порочна… Сейчас, с алой помадой на губах, с румянами, которые подчеркивали высокие скулы, в ареале черных, как бездна, волос, она была кем угодно, только не ангелом. И не леди. О боже! Мама убьет ее, если увидит в таком виде. Если? Никто не помешает смыть макияж перед тем, как вернуться домой. И родители никогда не узнают, что их дочь может быть такой… свободной. Да,