и все знают, что она его пристроила? И в чем здесь мораль?» «Здесь большинство пристроенных», – возразил однокурсник. Видно ему все это было мало интересно, впрочем, спешить было некуда, он лениво курил, лениво слушал, и равнодушно возразил. «Да, – согласился Сингапур, – это же не ин яз, и не физмат. Это худграф – учитель рисования, учитель, чей предмет считается самым ненужным после физкультуры, предмет, который может вести даже слесарь-сантехник. – А чего там уметь! Сказал рисуйте зиму – они и рисуют… Пристраивают на худграф – в педагогический, пристраивают на юридический, даже в медицинский пристраивают, пристраивают и о морали говорят. Тебя это не пугает? – вдруг посмотрев однокурснику прямо в глаза, произнес он. – Ведь не дай Бог, кто-нибудь из этих пристроенных пойдет работать по специальности…Это что же тогда получается?.. Это получается пиздец, – ответил он чуть слышно. Однокурсник равнодушно согласился, бросил окурок, и ушел.
***
Сингапуру не удалось уговорить Паневина на поход к Гале в гости. Паневин показал удивительную упертость, даже, в своем роде, ревность. Не добившись ничего вразумительного, Сингапур сдался и, оставив Паневина, направился к себе домой.
Жил он один. Вот уже год, как умерла его бабушка, завещав квартиру внуку. Не без скандала, наотрез отказавшись сдавать эту квартиру, Сингапур переехал в нее, заявив, что ни в чьей помощи он не нуждается, проживет и один, не маленький. Тем более что последнее время он практически и не жил с матерью; квартира у бабушки была двухкомнатная, во внуке бабушка души не чаяла, прощая ему все, и в каком бы то ни было споре, всегда принимала его сторону. Обосновавшись в маленькой комнате, устроив там мастерскую, Сингапур и жил на полном бабушкином обеспечении и под абсолютным ее покровительством, ни в чем не нуждаясь и не в чем себе не отказывая. Но бабушка умерла, с матерью Сингапур разругался, жить же продолжал как и раньше – ни в чем себе не стесняя и за квартиру денег не выплачивая… Впрочем, если бы не эта квартира… Сам по себе, Сингапур был крайне неприхотлив, как в одежде, так и в еде; а мог и вовсе ничего не есть – в качестве протеста, или как говорят – из вредности. В конце концов, мать сдалась и оставила сына в покое, оплачивая теперь уже его квартплату и покупая ему, по необходимости, и одежду и еду, в остальном же предоставив ему полную бесконтрольную свободу.
Обосновавшись, Сингапур постепенно, потихонечку, превратил всю квартиру в одну большую художественную мастерскую. Первое время, следуя обычным эстетическим правилам, он оставил за мастерской свою комнату, живя и принимая гостей в большой – зале, где жила бабушка, периодически прибираясь там, даже иногда и влажную уборку делая. Но… за сюжетами он далеко не ходил: за окном березы, этюдник возле окна и рисовал березы; в зале, на столике бутылки, стаканы после пьяного вечера, этюдник в зал… В конце концов вся квартира от кухни до зала была заляпана краской; тем более что Сингапур не отличался особенной чистоплотностью;