но ни разу она не порывалась рассказать мне что-то о себе или спросить у меня о чём-то, кроме темы наших занятий.
Впрочем, после долгих месяцев наших пустых встреч мои университетские друзья познакомили меня с совершенно очаровательной Екатериной Андреевной − она всерьёз задумывалась пойти на курсы медицинских сестёр, и уже начала изучать какие-то книги. Но ей ещё оказались интересны все студии, куда я ходил, выставки передвижников и новые поступления в Румянцевском музее и Третьяковке! Я совсем потерял голову!
Но дважды в неделю, когда я посещал литературный кружок, я снова очаровывался Наташей − так звали мою соученицу.
Совершенно для меня неприступную − если Катю я мог в пустынном зале подвести к какой-то картине, взяв, на мгновение, за талию, к Наташе я не мог позволить себе прикоснуться даже к руке. И ни разу, никуда я её даже не пригласил (кроме кофейни на Маросейке).
Но теперь я зачем-то стал ей рассказывать и о Кате. А весной её познакомили с каким-то юнкером, она стала появляться на занятиях всё реже, а к середине осени исчезла совсем.
Но даже, пока она ещё ходила в кружок, всё чаще в качестве первой слушательницы моих стихов стала выступать Катя – она была к ним более снисходительна. И если потом, на заседаниях кружка, мои стихи могли даже критиковать (как и всех других тоже), то она ими восторгалась. А уж, когда их стали печатать в журналах − её восторгу не было предела!
Да, уже к весне мои рассказы и стихи стали иногда появляться в "Ниве", "Русском обозрении" и "Наблюдателе". С помощью руководителя нашего кружка мне даже удалось напечатать тонкую книжку моих стихов (мало кому, как оказалось, интересную). Но всё равно единственным постоянным источником доходов, с осени до весны, оставалось репетиторство (доходов с нашего небогатого поместья, конечно, не хватало). А летом родители моих учеников стали вывозить их в свои далёкие поместья, куда за ними готовы были поехать репетиторами лишь старшие гимназисты. Я не мог поехать лишь с одним учеником и заниматься с ним одним вместо многих, а главное ‒ из-за экзаменов, и остался без заработка.
В июне, когда все дела мои закончились – и экзамены в университете, и кружок, и репетиторство, мне надобно было уже возвращаться к родителям, в наше поместье. И я думал – как быть с Катей? Какими словами ей сообщить, что оставлю её на всё лето одну, но что это не значит, что я её бросаю, и что осенью вернусь, и всё будет как прежде? А привести и представить её родителям в качестве невесты, будучи ещё студентом и не имея твёрдого заработка, я, конечно, не мог.
И просто потерять Катю я не хотел – как же, думал я, мне ещё так долго учиться, и каждое лето я буду стоять перед таким выбором?
− Катя, − как-то сказал я ей − Мне нужно будет поехать к родителям, ещё никогда летом я не оставлял их одних, это мой сыновний долг…
− Конечно, − беззаботно ответила та (и чего я так боялся сказать ей это? – она же всё понимает!) − мы будем писать друг другу письма. Лета осталось всего два с половиной месяца, а осенью всё у нас продолжится!
Впрочем, всё лето мне почему-то больше