крылышками, скучно мне надолго со встречными, за мгновения обнажаю их истину, скучна серость их истинного восприятия. Грустно. Но мой полет начинает забавлять меня, сравниваю себя с птицею. Чуть трудностей, но так легко прочь от грязи холода. Взяла у окошечка. Хочу выпить с газиками и спать. А после наблюдать за взмахами крыла белоснежного. Пора, пора… Не торопясь буду собираться – скоро объявят. Как ты там? Глади льда. С минусом? Холодно? Может, прилетишь? Прилетай, бери пса белобрысого и прилетай, мы с океаном по тебе соскучились. Окунемся. Звездочкой в золото пляжное. Побалуемся. Утонем с поцелуями. Будем бесконечно шутить и мять белоснежные. Размечталась. Снова. Бабочки там трепещут. Правда, прилетай. Так соскучилась».
Ноябрь
Веет холодом. Льет, мешаясь с льдинками. Бьет нещадный по щекам обветренным. Леденит в попытках погасить. Свойственно повторение бессмысленных историй. Кружит, кружит позаброшенный, последний, выцветший, еще с той осени. Жадно под внешний ворот, обращая тепло в гусиную. Чаще, чаще не хочется просыпаться в холоде. Скользко на замерзшей глади, веет холодом. Мнение стороннее редко интересует, в своем графике. Мурашки шершавыми конечностями шумят, пробираются. Настроение необузданное, галопом неуравновешенным, со сточенными подковами, с резиновой улыбкой вежливости натянута. По-прежнему заброшена, собственными пальцами обрушив крыши начала уюта, также по-хамски холодна, безразлична к чужому. Вызывая в ответ лишь хищное. Другие персонажи его чуланчика для тех других, чуть больше воспитанных, чуть более сдержанных, содержащих дольки ласки. Внешность в абсолюте второстепенна, до первой простыни, далее интерес исключительно к расставленным, наличию внутреннего содержания. Стерегу словосочетания с разумом, охотница вдолгую. Ожидаю, когда спустя тысячи дней без вздоха, способного спугнуть, отслеживая косвенно, чтобы не почувствовала запах присутствия.
Мелькают в приветствиях обители каменных, со своей выдуманной эксклюзивной энергетикой. В попытках вычурно сменить несовпадающее, применяя теорию вероятности к остальным, зашпаклевывая острые углы агрессии молчанием и напускной вежливостью. Привычка с прилавка сметать исключительно то, что напитывает в моменте, так, может, и должно быть? Высасывая остатки теплой энергии, чужих восторгов, возвращаясь в тишину берлоги. Теша себя одиночеством среди множества по случаю позитивных и разбитых до кристалликов глубже. Пока хватает воздуха карабкаться за капельницей с постоянным вбросом счастья, веселья, восхищений. Больше не жду. Но… Жду, жду, как отъявленная, последняя придурошная романтикой. Чередуя свое пошлое, замешивая на основах вживленной нежности. Письмо прошлое, пропущенное, на ящике. Кто сейчас пишет так личное? «Изначально ей не верил, представьте, не верил ни одному слову. Улыбаясь ветреным истерикам, понимая, пытается напором завоевать свою территорию, исключительно всеми методами.