на фигуру тяжелоатлета образе свободного художника сквозила заметная фальшь. Он быстрым, но цепким взглядом оглядел меня с головы до ног, мысленно ещё раз сверив портрет с оригиналом. Похоже, остался доволен результатом. И продолжил, протягивая лист с карандашным рисунком:
– Хотите, забирайте так, бесплатно. Продать свою работу для художника – символ признания. Мне это, в общем, безразлично. Оставлять у себя не хочу, иначе получится своего рода графическая анонимка. Оригинал и взгляд художника – это всё, что нужно, чтобы остановить мгновение. Взгляды посторонних, тем более без ведома художественного героя, – это уже анонимка. Вольные интерпретации зрителей образа и характера, небезупречное мастерство художника подменят правду мгновения домыслами и банальщиной.
«У меня сегодня приёмный день», – подумал я, вздрогнув при слове «наблюдаю» и глядя на свой портрет. Хотя стилистически это, скорее, шарж: изогнутый вопросительным знаком сутулый тип в очках, прижимающий к груди толстенную книгу. Первое, что пришло на ум, – «закос» под анимацию из паркеровской «Стены». Центром композиции служат мои ленноновские очки. Нынешняя молодёжь назвала бы такие очки поттеровскими. Гипертрофированно выпуклые, идеально круглые линзы и массивная чёрная оправа на рисунке превращают очки в бинокль. На самом деле оправа моих очков тонкая и металлическая. На очках-велосипедах сходство портретной и оригинальной физиономии практически исчерпывалось. Я взял рисунок. Внизу, посередине листа, значилось: «Beobachter» [4].
– Гоша [5], – представился художник и продолжил: – я прошёл по Английской, но там никто не хочет рисоваться, а статичных фигур в час пик не бывает по определению. Все бегут куда-то. Пришёл сюда, увидел вас и не смог удержаться. Вы так напряжённо наблюдали за рыженькой. Я бы сказал, не дыша. Но как женщина она была вам не интересна. Мне кажется, не ваш тип. Вы не думали с ней познакомиться. Здесь что-то другое. У вас поза и взгляд были отрешёнными, как у лаборанта, который следит за подопытной мышью и которому почти всё равно, выживет она или нет. Вы смотрели как будто чужими глазами. Эталон прозрачности и отстранённости. Мне бы как художнику такой взгляд! А, не слушайте меня, не обращайте внимания. И вообще, не моё это дело. Нравится портрет? Похоже?
– Портрет похож, – не стал я расстраивать Гошу, – а вот вы на художника как-то не очень…
– Художник – это состояние души. В моём случае это персональный путь свободы. Я, знаешь ли, – Гоша перешёл на «ты», – долго к этому стремился. И вот, свободен, как рыба в полёте.
– Птица, – поправил я.
– Что? Нет! Именно рыба! Птица в полёте не свободней пешехода на переходе. Для неё это обычное органичное состояние, не требующее самоотречения и сверхусилий. Я большую часть жизни прожил этаким жирным карасём. Теперь свободен. Жена ушла, живёт за границей.
«Знакомо», – подумал я.
– Точнее, не пришла, не вернулась в очередной раз. Это её свобода. Я чужую