ель… Боря посадил, когда Ксюша наша маленькая была, чтобы своя ёлка на новый год… Мы её каждый год наряжали, все детки у нас хороводы водили вокруг неё. Как мы тогда были счастливы! Теперь она выросла такая огромная, наша ёлочка… Чтобы нарядить, лестница нужна, мне уж не по силам…
И опять повисла пауза, и затуманились влагой старухины глаза, смотревшие теперь не на Арину, а в одной только ей ведомое счастливое прошлое.
– А ещё с восточной стороны, я вам покажу, у нас заросли сирени и жасмина. Ах, девочка, какой аромат от них в мае! Чудо и только! И цветов много… Надо мной здесь иные посмеивались: блаженная, говорили. Надо же картошкой всё засадить! А она, дурочка, столько земли на «бесполезные» цветы переводит… А разве же они бесполезные? Они ведь тоже – живые! Я на рассвете, когда они просыпались и головки свои поднимали ото сна, лепесточки разворачивали, спускалась к ним, и они мне улыбались, а я им. Вы ещё это увидите, когда лето придёт! Вы уж позаботьтесь о моих цветах, пожалуйста? Больно думать, что их сорная трава забьет… Впрочем, может быть, вы ещё и передумаете… – голос тёти Зои дрогнул.
Арина знала, что не передумает, но чувствовала, что старушка, хотя и сама продаёт свой дом, а каким-то отчаянием надеется, что это неминуемое не случится, и ей не придётся покидать свои стены, свои ненаглядные цветы. Как же всё-таки продаёт? Ведь это – то же, что родного человека продать… Сердце разорвётся!
Словно прочтя её мысли, тётя Зоя промокнула платком глаза и заговорила вновь:
– Удивляетесь, как я могу со всем этим разлучиться? Никогда бы не подумала, что придётся, и в страшном сне не привиделось бы… Но мне, дочка, много чего не могло привидится. Дочка наша, Ксюшенька, красавицей была, а счастья ей Господь не дал. Она, знаете ли, актрисой стать мечтала… Уехала от нас. В Москву… Поступать… Поступила, талант-то у неё был. А потом… – старушка глубоко вздохнула. – Я толком не знаю ведь ничего, она нам с отцом не рассказывала… Влюбилась она. В кого? По сей день не знаю да и уже не узнаю теперь… Вроде бы режиссёр какой-то, обмолвилась она раз. Бросил он Ксюшеньку нашу. Что говорить, дело обычное… А она уже в положении была. Родила сына, Алёшеньку, думала, бедная, что этот её… к ребёнку своему проникнется! Где уж! Разве же таким дети-то нужны? Мы с отцом её домой звали, чтобы жить вместе, растить внука. А она упёрлась: не хотела в деревню возвращаться. Дескать, смеяться над ней здесь станут! Несостоявшаяся актриса, безмужняя мать. Решила в Москве остаться, всё надеялась, что роль ей дадут. Она же у нас такая талантливая была, красавица…
За окном смеркалось. Тихонько тикали часы с кукушкой, потрескивал огонь в печи. Голос тёти Зои звучал глухо, тяжело ей было разворачивать кровоточащую рану перед человеком, который приехал забрать у неё её дом. А всё же рассказывала простую и горькую историю потерявшейся и погибшей в холодном городе души. Брошенная любимым человеком, обманувшаяся в мечтах о большом экране и сцене, Ксюша стала лёгким уловом для секты, каких в ту пору развелось необычайное множество. В какой-то момент она просто исчезла