что видеть были не должны, и он твёрдо положил себе не рассказывать об этом. Однако Лёнька не удержался. Разболтал всё Сане, покровителю и любимцу всей малышни. Втянул и Алёшу в рассказ. Перебивая друг друга, живописали увиденное, стараясь не упустить подробностей.
– А он так сделал!
– А она..!
– И они почти голые остались…
– И…
Саня слушал их с возрастающей мрачностью конопатого, смешного лица, хмурил брови и, наконец, остановил:
– Довольно! Это очень хреново, что вы подсматривали!
– Мы не хотели… – понурили головы в ответ.
– В общем, так: то, что вы увидели, касается только Арсена и Анфисы. Ни один человек не должен узнать об этом! Вы меня поняли? Если вы двое сболтнёте кому-то, то на мою дружбу можете больше не рассчитывать.
Эта угроза была пострашнее тумаков Арсена, и Алёша с Лёнькой поклялись Сане, что никому не расскажут об увиденном. Однако, шила, как известно в мешке не утаишь. Скоро об отношениях «усадебных» Ромео и Джульетты узнало начальство, и Арсена перевели в другое заведение. Когда его увозили, Анфиса с плачем бросилась за ним. Её удержали две воспитательницы. Она вырвалась от них, успела поцеловать Арсена на прощание.
– Какая мерзость! – воскликнула Клавдия Александровна. – Проститутка малолетняя!
– Клава! – сплеснула руками няня Шура.
Анфису схватили вновь. Она вырывалась, плакала.
– Сенечка, Сенечка! Я тебя никогда не забуду! Я тебя люблю! Сеня, не уезжай!
Арсен высунулся из машины:
– Анька, я тебя найду! Я тебе напишу, слышишь?! Не реви, Анька! Прорвёмся!
Машина исчезла за воротами, и ревущую Анфису потащили в дом. Малышня наблюдала за этой душераздирающей сценой, прильнув к окнам.
– Дрянь такая! – ругалась Клавдия вслед Анфисе. – Высечь бы по голой заднице!
– Клава! – снова подала голос няня Шура.
– Молчи, Шура! Ты их всех избаловала! Попробовала бы моя Машка такое устроить – дух бы выбила!
– Кулаком добру не научишь, Клава…
– А ты меня, Шура, не учи! У тебя своих детей нет, и молчи! – сказала Клавдия, как зубами лязгнула (не зря её «волчихой» прозвали), и пошла вперёд, покачивая крутыми бёдрами.
Няня Шура тяжело вздохнула и поплелась за ней:
– А всё-таки жалко их… Вдруг и впрямь любовь…
– Любовь! У их родителей, чай, тоже любовь была! Тоже, небось, под кустом где-то свалялись, как собаки, щенят своих покидали на нас, а сами дальше поскакали!
– Злая ты, Клава. Разве можно так о людях?..
– Ты зато добрая! У меня с моим паразитом тоже, вот, любовь была! А этот сукин сын за эту любовь мне на Машку даже алиментов не платил!
– А ты и рада на ней это вымещать? Видала её намедни: опять синяки у неё. Что ж ты кровь из неё пьёшь, Клава? Ведь она же дочь тебе!
– Моя дочь! Не твоя! Мне лучше знать, как её учить! – огрызнулась Клавдия Александровна.
Алёше было очень жаль эту не известную ему Машу, которую била мать. Хотя, вот, Пашку Гунина тоже мать лупцевала