над ними, опускаясь на крепостные зубцы. Никто еще и не ахнул, а снега навалило уже на вершок, и всех зазнобило на зимнем ветру. Нос сэра Эктора посинел, с кончика его свисала сосулька, и у всех, кроме Мерлина, на плечах образовались пласты снега. Мерлин стоял в середине толпы, подняв зонт повыше, чтобы прикрыть и Архимеда.
– А это все гипнотизм, – объяснил сэр Эктор, стуча зубами. – Как у тех проходимцев из Индий. Однако будет, – добавил он торопливо, – этого более чем достаточно. Я уверен, что из вас выйдет отличный наставник, чтобы учить этих мальчиков.
Снег немедленно прекратился, и показалось солнце.
– Достаточно, чтобы наградить воспалением легких, – промолвила няня, – или запугать податливых слуг.
Мерлин меж тем сложил и отдал обратно в воздух зонт, и воздух зонт принял.
– Нет, вы только представьте, мальчик в одиночку управился с такими поисками, – воскликнул сэр Эктор. – Ну-ну-ну! Чудеса да и только!
– Тоже мне поиски, – сказал Кэй. – Он просто пошел за ястребом, вот и все.
– И он добыл ястреба, мастер Кэй, – неодобрительно молвил Хоб.
– Да ладно, – сказал Кэй, – готов поспорить, что это не он, а старик.
– Кэй, – молвил Мерлин, чей облик внезапно стал грозным, – во все дни свои глаголешь ты, исполнясь гордыни купно с злоречием, а того ради и злосчастия. И все твои горести изойдут из твоих собственных уст.
При этих словах всем стало не по себе, а Кэй, вместо того чтобы по обыкновению прогневаться, свесил главу. В сущности, он был человек далеко не противный, напротив – умный, живой, гордый, страстный и властолюбивый. Он был из тех людей, что не становятся ни водимыми, ни водительствующими, но остаются лишь при честолюбивом сердце, нетерпеливо бьющемся в темнице непреуспевшего тела.
Мерлин тут же и устыдился сказанной резкости. Чтобы поправить впечатление, он вынул из воздуха серебряный охотничий ножичек и протянул его Кэю. Шишак на рукояти был сделан из черепа горностая, проваренного в масле и отполированного под стать слоновой кости, и Кэю ножик полюбился.
5
Дом сэра Эктора назывался Замок Дикого Леса. Он более походил на городок или деревню, чем на дом одного человека, – он и становился деревней в пору опасности, ибо эта часть нашего рассказа относится ко временам неспокойным. При всяком набеге или вторжении какого-нибудь соседствующего тирана каждый, кто жил во владении, поспешал в замок, гоня перед собою скотину и загоняя ее в межстенные замковые дворы, где она оставалась, пока не минет опасность. Глинобитные хижины при набегах почти неизменно сгорали, и приходилось потом с проклятьями их отстраивать. По этой же причине не имело смысла ставить в деревне церковь, ибо и ее пришлось бы каждый раз строить заново. Селяне посещали замковую часовню. По воскресеньям они облачались в лучшие одежды и шествовали по улице самой респектабельной поступью, озираясь по сторонам с видом неуверенно-важным, словно бы не желая, чтобы сразу было понятно, куда это они направляются; в будние же дни они приходили к мессе