в Берёзове. Ссыльный царедворец окружен родными: только они и не бросили его. Если Меншиков встанет – пробьет головой потолок. Это сразу заметил знаменитый передвижник Иван Крамской, считавший, что Суриков написал «безграмотную» картину. А художник просто не испугался смелой метафоры: недавнему «полудержавному властелину» тесно в опальной избенке.
С метафоры началась и история картины, которая считается центральной в наследии Сурикова. Он вспоминал, что ключ к образу главной героини нашел, увидев, как ворона билась о снег черным крылом. Так он представлял судьбу боярыни Феодосии Морозовой, которая боролась за старую веру, но царская воля оказалась сильнее… Другой ключ – в словах протопопа Аввакума, обращенных к Морозовой: «Персты рук твоих тонкостны, очи твои молниеносны, и кидаешься ты на врагов аки лев».
Раскол прошел и через историю семьи Сурикова. Староверкой была его тётка Авдотья Васильевна, и «Житие» Феодосии Морозовой будущий художник читал в детстве. Ему запомнился легендарный эпизод: когда боярыню везли на допрос в Чудов монастырь, она двоеперстно перекрестилась на его кресты. Оттенки снега, непреклонная вера в глазах боярыни, руки, скованные кандалами. Сани пробираются через толпу и как будто летят на нас, хочется расступиться. Народ на картине сочувствует Морозовой, но не бросается ей на подмогу. Почему? Это больше всего интересовало Сурикова. Быть может, из-за высокомерия гордой боярыни? Но её благословляет юродивый, для которого Суриков долго подбирал натурщика. «Его я на толкучке нашел. Огурцами он там торговал. Вижу – он. Я его на снегу так и писал. Водки ему дал и водкой ноги натер… Он в одной холщовой рубахе у меня на снегу сидел… Я ему три рубля дал. Это для него большие деньги были. А он первым делом лихача за рубль семьдесят пять копеек нанял. Вот какой человек был», – вспоминал художник.
На передвижной выставке 1887 года картина произвела сенсацию. Даже Стасов, наконец, безоговорочно признал Сурикова, назвав «Боярыню» «подлинно народной драмой… выше и дальше которой картины наше историческое искусство еще не поднималось».
Критики и репортеры пытались привязать картину к современности, к процессам над Софьей Перовской и Верой Фигнер: «Снимите эти костюмы, измените несколько обстановку – и перед вами… современное происшествие в одном из наших городов». Но всё это для Сурикова не имело никакого значения. Он раскрывал суть раскола – и эта трагедия XVII века волновала художника куда сильнее самых сенсационных газетных новостей.
Дума атамана
Современник Сурикова – Константин Маковский – в своих очень популярных в то время фантазиях на исторические темы как будто переносил зрителей в московскую Русь, точно вырисовывая детали интерьеров и костюмов. Для Сурикова гораздо важнее другое – конфликты, определившие судьбу страны. Его картины из далекого прошлого не производят ощущение экзотики, там живут и действуют такие же люди, как мы. Нас разделяют только обстоятельства. Меньше всего Суриков хотел проиллюстрировать