и мрачен. – Похмелье и то снять не можешь!
Солдатская прямота, принятая в доме мужа, поначалу меня коробила, но за тринадцать лет можно привыкнуть к чему угодно.
Я пожала плечами, привычно скрывая досаду за вежливой улыбкой. Чуть приподнять уголки губ, опустить глаза в тарелку и следить, чтобы не звякнуть приборами громче положенного…
Ко мне приходили со всей Ингойи, а Ингольв по-прежнему считал аромагию блажью и шарлатанством. Обидно до слез, хотя надежда его переубедить давно угасла. Из дюжины с хвостиком лет супружеской жизни я вынесла твердое убеждение, что спорить с благоверным нужно как можно реже. Кому нужны лишние скандалы? Куда проще промолчать – и поступить, как хочу. Впрочем, иногда вспыльчивый нрав берет свое…
– Хочешь, я тебе дам масло кедра? – не удержавшись, предложила я обманчиво миролюбиво. На вопросительный взгляд дорогого супруга безмятежно объяснила: – Чтобы даже запах алкоголя вызывал отвращение.
И, старательно сохраняя маску сочувствия, полюбовалась на обрюзгшее после вчерашней попойки лицо Ингольва. Вероятно, я бы сумела ему помочь, но пренебрежительное отношение нисколько не вдохновляло на изыскания. Любит пить без меры – пусть полюбит и похмелье. Иначе его вразумлять бесполезно.
Господину Бранду было не до наших мелких склок – он отдавал должное очередному кулинарному шедевру Сольвейг. Казалось, он был готов защищать свою тарелку, будто дворовый пес – трофейную кость… Взглянув на свекра, почти с урчанием поглощающего завтрак, я снова перевела взгляд на мужа.
– Ночью первый снег выпал… – многозначительно произнесла я. Признаю, хотелось хоть как-то отплатить благоверному за бессонную ночь.
Окончательно упавший духом супруг с тихим стоном отодвинул тарелку и бросил угрюмый взгляд за окно.
Первый снег означал праздник, на котором мужу предстояло играть не последнюю роль. А сегодня это его нисколько не радовало, хотя обычно тщеславный Ингольв упивался подобными мероприятиями.
Уходя от разговора, он раскрыл газету и углубился в чтение, недовольно комментируя: «Опять требуют ограничить китобойный промысел. Совсем сдурели! Кетиль снова выставил своего жеребца на скачки. Какой идиот поставит на эту клячу? Очередная девица пропала… И с чего раздувать такую историю? Как будто мало дурех сбегают с любовниками! Так нет, выдумали маньяка! Газетчики!»
В последнее слово Ингольв вложил все презрение, которое питал к журналистам и прочим творческим личностям.
Насладившись последним кусочком кекса, я промокнула губы салфеткой и встала из-за стола.
– Приятного тебе дня, дорогой! И вам, господин Бранд! – прощебетала я и наконец упорхнула, не обращая внимания на недовольные взгляды мужчин.
Следующие часы принадлежали мне безраздельно.
В свое время я настояла, чтобы вход в «Уртехюс» был отдельный, иначе покоя бы мне не дали. Так что пришлось накинуть на плечи видавшую виды, но любимую и уютную шаль, некогда подаренную сыном,