Чума идет».
Нет, этому не бывать. Ибо на пути чумы стою я, Арон, а за моими плечами святая Инквизиция.
В дверь кабинета тихо постучали, оторвав меня от карты и размышлений. Это был экзорцист Николас. Худощавый, бледный, в черной строгой одежде. На шее Николаса, на толстой цепочке висел большой серебряный крест, на широком кожаном поясе крепились многочисленные пузырьки и фляги, на бедре красовался освещенный самим папой кинжал.
– Арон, есть новости, – бесстрастно сказал Николас.
– Не томи, выкладывай.
– В церкви один крестьянин рассказал, что за городской стеной почернело пшеничное поле. Он божится, что утром пошел на свою делянку, и все было как обычно, а час назад поле взяла чернота.
– Где тот крестьянин?
– Ожидает у главных ворот.
– Найди Витора и возьми лошадей. Мы выезжаем, пусть крестьянин покажет путь.
Николас кивнул и вышел. Немного подумав, я собрал свои записи и положил в дорожную сумку. Надел плащ и вышел в широкий коридор лепрозория. Серые каменные стены дышали холодом и сыростью, несмотря на летнюю жару, они не просыхали как положено. В этой мрачной сырости по темным углам прятались прокаженные. Замотанные в тряпье так, что видны лишь глаза, они жались к стенам, словно испуганные ярким светом крысы. Кто-то стонал от невыносимой боли, кто-то накладывал на изуродованную кожу выданные лекарями припарки. Некоторые больные сидели на грубо сколоченных лавках и играли в кости.
– Ш-ш-ш-ш… Ты на верном пути, инквизитор Харон, – прошипел кто-то у меня за спиной.
Я обернулся. Незнакомец сидел на полу, закутавшись в черный добротный плащ. Его лицо скрывала темнота капюшона, но по исполосованным шрамами и язвами рукам я понял, что это прокаженный.
– Пути Господни неисповедимы, – ответил я и добавил: – Мое имя не Харон.
– Ха-ха, – сипло рассмеялся незнакомец. – Арон. Конечно же Арон, как я мог спутать? Инквизитор Арон – спаситель Флоренции и свящ-щ-щ-щенного Рима.
Я бросил прокаженному медяк и пошел дальше, спиной ощущая на себе колючий, ледяной взгляд.
***
– Это не гниль, – сказал Витор, обводя рукой поле.
– Уверен? – спросил я.
Витор растер пальцами почерневший колосок и понюхал.
– Уверен. Это однозначно не гниль. Если пшеницу гниль взяла, то колос воняет тухлой рыбой, а этот разит серой.
Я окинул взглядом поле. Со стороны пшеница выглядела как обычно и вроде бы даже пора собирать урожай, но… Но стоит коснуться колоса, как зерно чернеет изнутри, и осыпается тленом.
– Что скажешь, Николас? – спросил я экзорциста.
– Пентаграмм и трупов черных кошек на поле я не нашел, капища тоже нет. Это точно не ведьма.
– Алхимия? – выразил я догадку.
Николас покачал головой.
– Смотрите, – сказал он и плеснул из фляжки святой воды.
Пшеница зашипела и начала дымиться, словно при пожаре. Черные колосья