раз новогоднего веселья не получилось. Малыша Дэни просто не смогли усадить за стол. Увидев пустые стулья родителей в заполненной слугами гостиной, он забился в горькой истерике. И даже Даная не могла его успокоить. Она сама едва сдерживала жгучие слёзы обиды. Всё, на что её хватило – это обнять братишку и сидеть на полу рядом с ним, пока, устав от криков, он не заснул. Тогда и она заснула вместе с ним. Их не стали трогать и переносить в спальню. Лишь кто-то из слуг заботливо подложил им подушки и укрыл тёплыми пушистыми пледами.
Проснувшись утром, Даная почувствовала покой и умиротворение. Горе как-то вдруг стало менее острым. А жизнь – не настолько безрадостной.
– Дэн, мне снилась мама. – Это было первое, что сказал после пробуждения брат. Трёхлетний малыш сказал это чисто и чётко, по-взрослому серьёзно, за ночь где-то потеряв детскую картавость и неуклюжесть языка. – Она извинялась за то, что оставила нас, и просила передать… – Он поднялся с пола и звонко поцеловал сестру в щёку. – С Новым годом, родные, мы ещё встретимся!
Последнее он произнёс по-русски. В прошлом мама Солар учила этому языку только Данаю, так как маленький Дэни ещё плохо говорил вообще, и частенько во время уроков она настаивала на удобстве иметь для себя секретный язык. Но тогда девочка её не понимала. И лишь тем утром услышав от брата русские слова, прозвучавшие для неё словно какое-то магическое заклинание, она поняла и поверила. Может, не головой, но сердцем.
Это стало их тайной. Тайной о возвращении родителей, о том, что они ещё когда-нибудь с ними обязательно увидятся. А пока нужно было жить.
И они начали жить. Сразу, незаметно для себя, но слишком очевидно для других, повзрослев после того новогоднего утра.
Их новая жизнь не слишком отличалась от прежней. Просто теперь они реже покидали пределы особняка – лишь для учёбы или по вопросам бизнеса. Да, как ни странно, но в соответствии с требованием завещания родителей они участвовали в бизнесе концерна семьи. Поначалу с ними просто связывались через интернет незнакомые люди, которых мистер Ганс Торнсон, опекун на территории особняка, назначенный родителями, представлял, как работников тех или иных компаний, и с совершенно серьёзным видом они спрашивали, одобряют ли дети проведение разных операций. Возможно, со стороны это выглядело дико. Но Даная не думала об этом. Они с братом каждый раз действительно размышляли над тем, что им говорили, иногда прося для этого дополнительное время. И давали ответ, только поговорив друг с другом наедине.
Ещё, как оказалось, концерн имел много направлений, связанных с детскими товарами, и детей начали привлекать для рекламы этих товаров. Порой именно их желание или нежелание фотографироваться с тем или иным товаром также определяло политику будущих действий концерна.
Только спустя десять лет после исчезновения старших О'Коннери, мистер Торнсон впервые решился на действительно