два уголка и свари между собой" – он протянул мне маску, сам надел другую и стал смотреть как я стараюсь приляпать одну железку к другой. Через минуту он снял маску и сказал негромко – "Понятно". Мне тоже стало в целом понятно, я повернулся к выходу. В ангаре было жарко, мне хотелось скорей на улицу. Неожиданно он продолжил мне в спину – "Плачу 25 в час, пока чему-нибудь не научишься. Приходи завтра подседьмого утра".
До ангара мне было от подъезда 500 ступенек вниз. Жизнь на склоне горы предпологает хотьбу не только по горизонтали, но и по вертикали.
Рано утром я жарил себе пельмени, клал их в коробочку и топал по ступенькам вниз, машинально их считая. В самом низу были ворота в ангар.
Металл, как быстро стало ясно, ошибок не прощает. Если где-то ошибся – нужно отложить испорченное железо, получить очередную характеристику – "Там в Москве все такие криворукие, или тока ты?" – взять новые железки и начинать сначала. Вокруг был металл и жара. Я пилил, варил, зачищал, красил и таскал, таскал, таскал. За шесть месяцев работы я скинул 18 килограмм. Начальник, заметив как я протыкаю новые дырочки в ремне, чтоб штаны не спадали, бубнил удовлетворенно – "И москвич может в человека превратится".
Поскольку ошибаться с металлом не хотелось, я работал медленно, горы заготовок превращались в готовые изделия позже, чем требовалось. Чтобы избежать характеристик я не обедал – смотрел как пакет с пельменями висит на гвозде – и продолжал работу. Начальник делал вид, что не замечает. В пять вечера я вываливался из калитки ангара и плелся 500 ступенек вверх. Есть хотелось зверски, по дороге я таскал по одному свои пельмени из коробки, пока доберешься домой – заодно и поужинаешь..
Помимо того, что все это было тяжело физически, это было еще и неимоверно скучно. Однажды я спросил – "Начальник, а можно я снимать здесь буду?" Он искренне удивился – "Да что тут снимать-то?" На мой взгляд снимать там было много всего. Баллоны кислорода с арабской вязью по кругу, лодка, качающаяся на цепях под потолком, вращающиеся диски, с искрами и дымом разрезающие металл и мы сами, закопченные как скумбрии, с потными физиономиями в прожженых робах.
И я стал снимать. Поставлю камеру в один угол мастерской, на общий план, она поснимает минут 5, переставлю в другой, потом возьму в руки и поснимаю как начальник лупит по железу кувалдой.. Начальник смотрел неодобрительно, но не вмешивался. Со временем набралось порядочно материала, и в какой-то шабат я сел это монтировать. Довольно быстро нашлась подходящая развеселая фабричная песенка -
"Каждый вторник дискотека
В нашем клубе заводском…"
Собрал ролик, скинул на флешку и принес на работу – "Начальник, я клип сделал". Он уставился на меня с огромным подозрением – "Клип… Ну пойдем в офис". Поднялись по железным ступеням на этаж выше, воткнули флешку, уселись, включили. Я наблюдал за ним краем глаза и видел как по круглому лицу расплывается непроизвольное удивление – он видел сам себя со стороны первый раз в жизни. Досмотрели, он важно кивнул – "Молодец. Ну иди, работай". Я спустился вниз, он остался. Я начал что-то делать, слушая как из колонок, выведенных вниз, раз за разом доносится "Каждый вторник дискотека", раз наверное 30 подряд…
На следующее утро он вместо приветствия спросил – "Камеру принес? Нет? Почему? Давай так – я возьму еще одного рабочего, один черт сварщик из тебя… В общем, ты снимай. Плачу те же 25, ты еще и работай, конечно, но главное – снимай. Хочу большое кино про себя. Тока не надо вот мелодрамы – боевик давай!" И действительно, через день в мастерской появился бойкий паренек который варил куда лучше меня, я снимал… В январе родилась Катя.
Вторая алия
О подступающем снова лете я думал с опаской. Второе лето в Израиле – как второй прыжок с парашютом, говорят он самый страшный. Десять лет прошло, а все подробности помню, как вчера.
"Может, поедем назад?" – спросил я жену – "ну, на время. На даче поживём, в сентябре опять… сюда вернемся". Кате было только четыре месяца, Сэму – четыре года. Я так и работал в слесарной мастерской, и вроде бы привык к железу, к тяжести и однообразности этой работы, а вот к жаре нет, так и не привык, и в глубине себя понимал что так и не привыкну, и что не хочу снова, и что пора уезжать. Мы стали собираться, не понимая толком уезжаем мы на время или навсегда.
Коляски, велосипеды, одеяла и прочее барахло, которым мы успели обрасти за полтора года жизни в Хайфе, я перевез в мастерскую, благо там было просторно. Начальник был настроен благодушно, ему нравились мои ролики. Случайно мне попалась песня советских времен – "и вновь продолжается бой, и сердцу тревожно в груди…" и на слова – "и Ленииин такой молодой" – я поставил его крупные планы, чем обеспечил себе продвижение по карьерной лестнице – начальник стал изредка хвалить меня за работу.
Мы с женой были слишком заняты предстоящим переменами и почему-то не обратили внимания, что наш старший раскрасил стены по периметру квартиры чёрным и красным маркерами, везде докуда смог дотянуться, а вот хозяин, зашедший накануне нашего отъезда, ещё как обратил, и велел все закрасить. Он был успешный и известный в городе риэлтер, на первой встрече он сказал между делом, что у него двести