что никому нигде не задолжал, и что почему, черт возьми, я обязан жить только здесь и нигде больше – разбивались о стену глухого неприятия, в котором ясно читалось – "если не с нами – то против нас". Почему "против" – никто из соседей сформулировать не смог или не сумел, как я ни старался от них добиться ответа. Я перестал понимать близких с детства людей.
Что оставалось делать? Я ходил за грибами и топил печь, по выходным к нам приезжали друзья, мы жарили шашлыки и пели ночами до утра под гитару, а лето таяло как свечка и кончилось, кажется, дня за три.
Зарядили сплошные дожди, яблоки осыпались и покрыли собой весь участок, сверху их накрывали листья с дуба и берез. Соседи разьехались вместе со своими укоризненными взглядами, стало как-то легче, но в то же время стало окончательно понятно что мы не сможем жить в дачном домике со своими детьми постоянно, и что пора уже что-то решать.
Легче всего было вернуться в московскую квартиру, открыть своим ключом дверь, устроится оператором на какой-нибудь телеканал и продолжать привычную московскую жизнь. Снятые в Хайфе ролики про "Каждый вторник дискотека" и "Ленин такой молодой" в Подмосковье смотрелись дико, как какие-то марсианские хроники.
Мы с женой сидели на крыльце в дачных телогрейках, смотрели как осенний дождь создает пузыри в лужах там и сям, курили, и не знали что делать дальше. Решение лежало на поверхности, но принять его было почему-то нелегко, мы во-второй раз думали уезжать или оставаться.
До сих пор не знаю, что именно сыграло решающее значение. Полтора прожитых в Израиле года, несмотря на свою общую неопределенность, непривычность и вынужденную тяжёлую работу все же подействовали каким-то трудно объяснимым образом.
Наверное однажды начав жить на Святой земле, как-то теряется смысл жить на любой другой. Во всяком случае, с нами получилось именно так, глядя на пузыри в коричневых дачных лужах, слушая через дверь детскую возню вокруг печки, мы не сговариваясь почему-то начали обсуждать покупку билетов на самолёт. Момент настал и все решилось само собой.
Получилось, что сбежав от второго лета, я устроил себе и своей жене вторую алию.
Вотсап тогда ещё не изобрели, я сидел на втором этаже, где кажется связь была получше, и под барабанящий по железной крыше дождь по глючащему скайпу орал в микрофон риэдтеру – "Двое взрослых, двое детей. Да, без животных. Да, граждане. Да, Шаар Алия, Кармель Царфати или Шпринцак. Да, понимаю, выпишем чеки. Да, на 10-е октября. Да, точно приедем."
Дачное
Вспомнилось неожиданно, без всякого повода. Лето, каникулы, дача, мне лет 10-11, соседу Гришке соответственно на три года меньше, мы азартно роем тоннель в песочной куче.
Мимо проходит папа, вразалочку, небритый по случаю выходного дня, в зубах сигаретка, на пальце золотой перстень с его инициалами. Оглядывает нас добродушо, чуть замедляется – "Гришаня! Ишь, вымахал. Как дела?" Гришка стряхивает с нестриженной башки песок – " С божьей помощью, Генрих Иосифович!"
Папина нога