психологии народа. Япония находилась в исключительных условиях. Затерянная в обширном океане, отрезанная бурным морем от ближайшего материка, Азии, с его пустынными в то время берегами, она была предоставлена сама себе; должна была жить сама в себе, отстранившись от общей культурной жизни соседних стран. Мягкий климат, незначительность площади Японского архипелага, защищенность от внешних вторжений, изобилие средств к существованию приучили довольствоваться тем, что давалось само, без чрезмерных затрат сил и энергии. Это, конечно, был минимум для удовлетворения потребностей, но к нему можно привыкнуть, а привыкнув, считать его за то высшее, что доступно человеку. Так и считали.
Незнание других привело к нежеланию знать их. Жизненные требования стали подгоняться к шаблону, отсюда снижение запросов, довольство тем, что есть, нежелание поисков нового. Окружающая природа давала много, она была всегда около человека, она, с одной стороны, может быть, и вдохновляла его, но еще больше давила на него. Близость к природе была, но близость неосмысленная, без попытки ее критически осмыслить. Природа давила человека, а сам он, с его миросозерцанием, вставал как бы вне ее. Мысль усыплялась все более. Обычные для человечества представления о силах природы, об отношении к ним самого человека не находили в Японии себе места. Человек воспринимался лишь как конкретное я, а абстрактное представление о человеческом существе не укладывается в рамки мышления такого конкретного я. Человек признавал человека только в самом себе. Собственная фигура заслонила все.
Самодовлеющий, с оцепеневшей мыслью, он не может уже сознательно, критически относиться к окружающему. Он реально сознает свою индивидуальность, но мысль не движется, и, кроме себя, он не видит уже подобного себе; он употребляет свою досужую фантазию на то, чтобы возвеличить себя в собственных же глазах.
Он не может отрешиться от представления о силах, его пугающих, о силах, ему непонятных, о силах, стоящих выше его разумения. Не будучи в состоянии проанализировать своей застывшей мыслью отношение их к самому себе, он делает их божеством и приближает их к себе или себя к ним. Он стремится возвеличить себя, поскольку сознает себя реально, конкретно. До других, подобных ему существ ему нет дела.
Ленивый мыслью, убогий жизнью, инертный в смысле создания техники культуры, он может считать только ниже себя все, что не он сам лично. Конечно, современная жизнь повлияла на эту идею, она повредила до известной степени первоначальную ее чистоту, но все же это восприятие не утратилось совершенно и сказывается еще теперь и в виде той отчужденности, той неприязненности, которую питает этот народ в общей своей массе ко всему постороннему, ко всему, что не он сам. Между ним и остальным человечеством все еще лежит глубокая пропасть. Когда она закроется и закроется ли вообще – это вопрос открытый.
От обожествленных сил природы, от богов и полубогов легенда нисходит постепенно к людям. Участие