мал был. Так и рос при стаде – куда деваться? Не с кем Агелаю его оставить. Потому все тяготы делил Парис с ним с малолетства. Частенько над склонами звенело его задорное:
– Отец.
Агелай как будто снова видел – вот он – совсем мальчишка носится по лужам босиком под теплым дождиком – весь мокрый и чумазый, как у костра играет со щенком, как горд он был, когда впервые Агелай доверил ему стадо перегнать к другому пастбищу на самый верх по Иде –
– Отец, я справлюсь, я смогу, отец…
Сколько ему было? Лет двенадцать – уж и не помнит Агелай.
Другой теперь отец, другая жизнь… Забудет все Парис – и очень скоро.
Обида смешалась с болезненной беспросветной тоской – Агелай остро почувствовал себя старым, брошенным – совсем никому ненужным.
– Я знал, что рано или поздно это случится и однажды Парис уйдет. Но что вот так… так будет тяжко…
Энона растерялась, не знала, что сказать, поскольку утешенье в такой беде придумать сложно, лишь спросила:
– Мне что делать?
– Не знаю, – ответил Агелай. – Парис теперь не чета нам с тобой. Пастухи и пастушки царевичу Трои не ровня. Вершины Пергама и Иды – две разные вещи. Там – дворцы сильных мира сего, здесь же все просто – и люди простые, и судьбы. Будем учиться жить без него. Нам придется забыть о Парисе – к чему набиваться, цепляться, стараться напомнить лишний раз о себе. Все это без толку – если, конечно, он сам не захочет нас видеть. Только тогда нам дозволено будет коснуться святейшей особы.
– Он что – тебя удержать не пытался? – ахнула Энона. – Ты же отец ему.
– Нет, почему. Он сказал – оставайся. Только – что мне там делать? Мне здесь привычнее. Здесь мое место. У каждого в жизни есть свое место, Энона.
– Но… он мне клялся в любви. – возражала Энона. – Я люблю его – кем бы он ни был. Пастух он или царевич – разве так важно? Нет, без него мне и жизнь не мила. Мое место – с ним рядом.
– Ты ошибаешься, девочка. Все твои чувства – что для него? Парис о тебе и не вспомнил. Клятвы, признания – это все в прошлом. Забудь. Не пытайся ему набиваться вдогонку – будет надо, он за тобою пошлет или сам к нам на Иду приедет.
– Ты считаешь – лучше мне здесь оставаться и ждать неизвестно чего?
– Да, Энона.
В тени под навесом спал маленький мальчик, устав от игрушек – спал крепким сном, не подозревая, сколь знатным человеком вдруг оказался его отец. Энона взяла сына на руки.
– Значит, Кориф – внук Приама?
– Выходит, что так. – отозвался Агелай.
И тут же подскочил, как ужаленный.
– Как я сразу об этом не подумал? Не хватало еще, чтобы снова отпрыск Приамова дома здесь вырос. А потом его так же отнимут – как вырвут из сердца. И никто в целом свете не спросит – как ты себя чувствуешь, старина Агелай, после того, как тебя лишили близких людей?
Через миг он вытряхивал из холщовой сумки монеты прямо на стол:
– Здесь должно… должно хватить. – приговаривал Агелай
Монеты засверкали на