забыть. Изложено все было коряво и невыразительно, намного слабее его экспрессивных рассказов с горячим осуждением себя за упущения и яркой эмоциональностью при успехах, правда, это усиливалось тем, что о своих горестях-радостях он говорил открытым текстом. Вскоре я получил известие о кончине приятеля. Поехать в Германию я возможности не имел, и, скорбя о его смерти, вспомнил о его записях и решился их пересмотреть еще раз.
И тут со мной произошла удивительная метаморфоза. Перечитывая его записи и вспоминая его бесконечные рассказы, а также подобные рассказы, слышанные за мою долгую жизнь от многих других людей и преодолев в себе условную стыдливость, я заметил, как они отзываются во мне и сливаются в жизнеописание обобщенного неудачника, как будто и сам я в отдельные периоды переживал подобное. И стал вырисовываться целостный образ такого завистника чужих успехов на интимном фронте и аналитика собственных неудач. И я сел за их обработку, ловя себя на мысли, что сам далеко не писатель, но кое какой писательский опыт у меня есть. Но мне стало неловко писать от себя, ведь это не мои, пусть и понятные мне переживания, но и не только уже ушедшего приятеля и других охотников клубнички. Очень многое в них я перекроил и добавил всяких попутных обобщений и отступлений и рассуждений, каких не было у меня и к каким я не склонен по своему характеру. Нужен был нейтральный рассказчик. Так появился Гарик Остров, своеобразный мистификатор, типа графа Калиостро, проникающий в тайны внутреннего мира плотских страдальцев и открывающий в своем повествовании завесу неудобного, но реально бытующего. И я ему уступил свое место, и право быть моим приятелем, приславшим мне свои записи. Себе я оставил роль стороннего наблюдателя в виде условного автора, которому пришлось все это обнародовать, и высказать читателю свои беглые представления и впечатления о рассказчике этих записок Гарике Острове.
Итак, рассказ он ведет от первого лица, и он так удачно принял все на себя и вписался во все эти истории, что у меня порой возникало ощущение, как будто я вновь слышу рассказы и моего приятеля и других рассказчиков. Гарику удалось составить довольно внятное описание своих приключений, которые он все-таки сумел собрать и по мере сил и возможностей изложить и даже как-то структурировать. Он распределил все сюжеты по временным периодам от детства к юности, когда основной темой его воспоминаний было ощущения себя и своего пола, интерес к сверстницам, у которых оказывается все не так, и даже детскому уму очень рано становится ясно, что в этих различиях есть определенный, изначально заложенный смысл, попробовать понять который возникает неодолимое желание. Далее он описал встречи и ситуации, закончившиеся ничем и даже провалом из разных периодов своей взрослой жизни и в последнем разделе он описал с большими подробностями все свои более-менее успешные связи, можно сказать наброски будущих