– Не трезвонь аки окаянный, Никитка, – сказал ему вслед помазанный батюшка Варфоломей. – Звони душевно, мягко, малиново. Чтоб душу гладило, а не терзало.
Звонарь что-то пробурчал в ответ, скрылся во тьме винтовой лестницы деревянной колокольни. Вскоре ожил бронзовый трехпудовый кампан, да так, что, казалось, зазвенели листья на деревьях по всей округе.
Варфоломей сплюнул, перекрестился.
– Вот ведь, неуемный. Говори – не говори, аки пареной репой об лоб, не прошибешь. Хотя… Громкий глас Богу слышен, а Никитке есть надобность, как он думает, до него достучаться. Токмо не там ищет, в себе наперво ему надобно разобраться, себя простить. Эх, горе нетленное. Вроде, как и не виновен, а виновен. Какой год душу свою терзает.
Тяжело вздохнув, помазанный направился в прицерковный сад, взращенный его собственными руками. Каких только цветов здесь не было: простые незабудки с ромашками, диковинные бархатники хвостатые, желтые лилейники, аквилегии, адонисовы ушки… Широколистные вьюны и плющи обвивали две арки из ореховых прутьев, создавали атмосферу райского сада. Особенно гордился батюшка Варфоломей лавандой и тюркскими дульбашами, покрывавшие сиреневым ковром весь сад. Их привезли ему в дар гости из самого Константинополя-Царьграда.
Раньше ухаживать за садом ему помогала попадья Марфа, но уже как два лета тому назад она преставилась от горячки, случившейся с ней вроде как от вести, что печенеги вновь собирают огромное войско и вскоре двинутся на Русь. Теперь «ублажать» водой и куриным пометом растения помогали пономарь Никита, добровольно прибившийся к церкви «малой» Святой Софии на Зеленой Горке, да два полуслепых дьячка. Церковь была поставлена великим Ярославом Владимировичем в киевском предместье одновременно с собором Святой Софии в Киеве. Имела форму главного «родительского» храма, но гораздо меньших размеров. Колокольня же при церкви, тоже каменная, не устояла, рухнула. И не от вражеских рук, а от «земного движения» – поставили ее на краю крутого оврага. Однажды, после сильного «ливневого потопа», съехала она вместе с пластом земли к речке, да там вся и рассыпалась. Новую колокольню уже соорудили из дерева, приладили трехпудовый медно-оловянный язык, подаренный безудельным князем Позвиздом Владимировичем. С тех пор колокол, стараниями пономаря Никиты Кота, и заливал окрестности своим сочным звоном.
В саду, на скамеечке, опустив уставшие ножки в «лавандовый цвет», пресвитер отдыхал, молился Богу, славя его за дарованное счастье «мирных лет», воцарившихся после крайнего набега печенегов на Русь. Славный, жестокий отпор дал хану Тираху князь Ярослав, заслуженно прозванный людьми Мудрым: прочел несметное количество книг, пишет их сам не покладая рук, для просвещения нынешнего люда и потомков, хранит их в Святом Софийском соборе.
Здесь же, в «цареградском» садике Варфоломей просил у Создателя прощения за содеянные ранее и сразу за будущие свои грехи. Ну и молился, конечно, за «неблазный грех» пономаря Никиты – в прошлом служившего воеводой у псковского князя Судислава Владимировича, томившегося теперь в темнице по воле его брата Ярослава. А за что? Молва разносит, что так Ярослав Владимирович избавляется от соперника на Киевский стол. Самому, мол, места мало. А на самом деле.…Эх, неведомы простым смертным княжеские дела. Почто сгинули, например, сыны великого князя Владимира Борис и Глеб? Да мало ли их, нечестно убиенных… Страшно сказать, но и сам князь Владимир Креститель… Царствие ему небесное, Ярополку Святославичу.
Звон на колокольне стал мягче, душевнее, как пресвитер и просил. Может ведь ублажить, когда норов свой спрячет, подумал Варфоломей. Он полюбил Никиту, как своего сына и шибко за него переживал. Виновен – не виновен Бог рассудит, но убиваться и гнобить себя молодому еще человеку не стоит, считал батюшка. Однако… шло время, а бывший воевода Никита Кот вины с себя за смерть племянников княжны Предславы Владимировны и ее сестры не снимал…
Сама Предслава пропала давным-давно, после одной из битв Ярослава с братьями – Владимировичами, оказалась пленницей польского короля Болеслава I Храброго. Король был тогда на стороне братьев, а Предслава, вернее, её воины бились за Ярослава. Итак, Предслава была где-то в Польше, а ее родня, вместе с малолетними детьми, оставалась в Киеве.
Это случилось в год последнего нападения печенегов. Пресвитер Варфоломей, бывший тогда простым попом в одной из киевских церквушек, записывал все события досконально и кропотливо.
Осенью, в лето 6544 от Сотворения мира, печенеги внезапно осадили Киев. Ярослав находился в это время в Великом Новгороде, «сажал на стол» своего сына Владимира. Как только получил весть о нашествии «поганых», сразу собрал войско из новгородских славен, варягов и, разумеется, киевской княжеской дружины, неотступно следовавшей за Ярославом. К нему присоединилась псковская дружина князя Судислава. Сам князь в поход не выступил, что потом и вышло против него. Этой дружиной командовал двадцатисемилетний воевода Никита Кот. Он родился в Киеве, был дальним родственником брата Ярослава – волынского князя Всеволода. Это, конечно, помогло стремительной карьере Никиты – седьмая вода на киселе,