какого лешего ты подкатываешь к девицам при живой-то жене, морда поганая. Что-то в этом духе. – Его жена тоже здесь работает, но сегодня не ее смена. Кобелина похотливая.
– Все, совесть моя спокойна.
– Она всегда должна такой оставаться, разве нет, однокашница?
– Мы знакомы? – насторожилась Сэм.
– Более чем. Учились вместе в одном небезызвестном заведении. Фредерика, кажется? Ты поступила, когда я на пятый курс переходила. А через пять лет благополучно отчислилась.
– Я тебя не помню.
– Зато я помню тебя. Вернее, сначала вспомнила этот твой приемчик с ушами. Ты и на тренировках так делала. Ладно, что будешь? Угощаю за счет заведения.
– Пеппи разрешает такое своеволие?
– Пеппи любит хорошие зрелища. А этот она оценила на девять баллов из десяти.
– Она здесь?
– Ага, воон за тем столиком, – барменша махнула рукой в угол зала. Сэм даже оборачиваться не стала. Не любит хозяйка бара лишнего внимания. Ой как не любит. А кулаки у нее, как и зад, тяжелые.
– Идите вы в жопу, ведьмы пустобрехие. Могла б льда дать раненому, – простонал снизу Тоби.
– Я тебя потом приголублю, – сладко улыбнулась Ирина и пнула его, вызвав болезненный стон. – Полежи пока тут, а Пеппи через несколько секунд подойдет. Ну так что?
– Кровавая Мэри, – ответила Саманта. – И побольше водки.
– Хороший выбор. Сегодня получили свежие специи с Фуджиямы.
– Значит, ты не закончила курс. Настолько невмоготу было? – спросила гостья, не дожидаясь встречных вопросов.
Ирина молчала, пока мощная хозяйка бара вытаскивала и уносила на плече уже начинающего засыпать пьяного Тоби и только тогда повернулась к собеседнице.
– Профессора D помнишь?
Помнит ли она его? Риторический вопрос. Девушка вцепилась ногтями в отполированную столешницу. Она не просто помнила его. Она ненавидела его. И мечтала перерезать глотку. Как и все ученики, собственно. Ментальная корректировка, или, как называли это будущие лингвисты, мозгодралка, – одна из самых жестких дисциплин. И в то же время, никто и пальцем его не смел тронуть. И дело даже не в том, что десять лет в мозг студентов вбивали (порой в прямом смысле) ограничения, правила и блокировки, которые лингвист никогда не сможет обойти.
D был лучшим специалистом в своей области, и даже дети понимали, что без психологической ломки лингвист – это просто хороший наемник, которых в СПЕКТРе и без выпускников «Эриды» пруд пруди.
Нас учили быть избранными. И профессор помогал нам поверить в это. Мы все были теми еще честолюбцами. Поэтому вместе с ненавистью в нас прочно засело уважение. А еще страх. Он мог заставить любого из нас откусить себе пальцы на руках или отодрать верхнее веко, и мы даже не поморщились бы, делая это.
Наверное, все вышеперечисленное делало нас заложниками некоей формы извращенной любви.
– Эвон как тебя перекосило. Видать, не забыла, – заметила