всей семьей.
Из всех времен года мне больше нравилось лето, наверное, оттого что я родился в июле. А еще лишь только летом мы ребята и могли в полной мере насладиться чувством свободы. Например, от занятий в школе и от жесткой опеки учителей, от глаз взрослых на улицах, а в доме от родителей, так как большую часть времени проводили на природе, и наконец, от неудобной одежды и обуви. Осень, зиму, весну она сковывала наше тело, руки и ноги. Вырвавшись из стен учебного заведения, мы, мальчики бегали по улицам босыми, в одних трусах, иногда приодев майки, а девочки в накинутых на голое тело хлопчатобумажных платьях, перекроенных и перешитых иголкой из старой материнской одежды, а не купленных в магазинах. Это было вызвано послевоенной нищетой. Не могли похвастаться нарядами и, приехавшие на отдых дети из городов, хотя они несколько и отличались от нас. Правда, недолго. Через неделю другую эти городские дети сбрасывали с себя обтягивающие тело одеяния, с ног стряхивали сандалии, и вот уже их загорелых и обветренных невозможно было отличить от нас. Их бабушки и дедушки говорили: «Нечего трепать обмундирование. Чай оно денег стоит».
Наш отец трудился по найму: ― он пас людских коров ― это значит не совхозных. На летние каникулы из-за трудностей с подпасками, ― найти желающих было не так легко, ― родителю чтобы управиться с большим стадом приходилось привлекать на помощь нас ― своих детей. Оттого, мы днями пропадали в лугах, а еще вместе с коровами отправлялись через лес на водопой на речку, где с удовольствием проводили время: купались и ловили рыбу.
Однажды, это было где-то в начале июня, я торопился отнести отцу обед, а заодно подменить брата Александра. Мне нужно было успеть, сделать это за время дойки коров, расположившихся в Щуровом Логе недалеко от Деменки. Находясь в ожидании, когда мать приготовит котомку, я нетерпеливо выглядывал в окно. У дома я заметил нарядную женщину: та вся такая расфуфыренная, в нерешительности ходила туда и обратно. Не удержавшись, я тут же сообщил о ней родительнице. Она, между делом, выглянув, вскрикнула:
– Ах ты, зараза, сто лет не было, надо же примчалась. Ну, я тебе сейчас покажу, будешь меня знать, ― и, сунув мне узелок с обедом в руки, торопливо выскочила из дома на улицу.
В послевоенное время мужчин не хватало. Женщинам той поры жилось туго, несколько легче и интереснее ― замужним. Они из-за боязни потерять своих супругов готовы были за них бороться, чуть ли не идти в бой. Наверное, оттого мне была понятна озабоченность родительницы: не так давно она успешно отбила атаку бывшей жены отца. Та приезжала в Щурово вместе с дочкой Тоней из тех мест Украины, где воинская часть отца, победоносно пройдя с боями до Праги, возвратившись на родину, остановилась во Львове для усмирения недобитых бандеровцев. Женщина пыталась вернуть в лоно семьи потерянного мужа, отобрать не чужого дядьку, ― моего отца. Я не мог и не имел права быть безучастным.
У меня и сейчас стоят в ушах слова матери: «Сеня, не бойся, на-а-а, держи хворостину,