в конечном счете язык, которым место говорит о себе. Используем мы для анализа и язык газеты.
Скорее всего, процессы, наблюдаемые нами в Перми, типичны для многих местностей, но здесь они, кажется, протекают особенно интенсивно и в своем выражении тяготеют к самым радикальным смысловым формам, вплоть до создания своего рода неомифологии места.
Подчеркнем, что активизация локального самосознания – это проблема прежде всего последних двух десятилетий.
Геопространство советской цивилизации было семиотически однородным. Любая территория определяла себя унифицирующими формулами принадлежности к советскому универсуму, вроде такой: Урал, Пермь – частица Советского Союза. Или, воспользуемся формулой популярной песни: «мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз». Поэтому авто-описание территории подчинялось универсальной риторике. Приведем своего рода квазицитату – описание Перми, составленное нами из наиболее частотных общих мест пермской периодики 1973 года, когда впервые после 1917 года был широко отмечен сугубо местный праздник – 250-летний юбилей города. Риторическое ядро этого автоописания могло бы выглядеть следующим образом: «в трудовом вдохновенном марше вечно молодой бастион отечественной индустрии, фундамент опорного края державы, рабочий город-красавец на красавице и труженице Каме встречает свой юбилей»144. Все отдельные фрагменты нашей сборной цитаты буквальны. Автоописание Перми выстраивалось в универсальных терминах милитаристски-индустриального и державного дискурса с утопической доминантой, выраженной в заклинательных апелляциях к вечной молодости и красоте.
В этой формуле всего лишь одна локальная переменная: название реки. Подобным образом можно было бы описать любой город, меняя красавицу Каму на красавицу Оку, Волгу или Обь.
Возвращаясь к Перми советской, отметим, что тогда даже намерение выделить своеобразие, специфику, «норов» территории в конечном счете сводилось к варьированию тех же формул унифицирующей риторики. Вот характерный пассаж из городской газеты юбилейного 1973 года: «Говорят, у каждого города свой норов, свои приметы. У нашей Перми самая основная, самая существенная примета – рабочий город. Индустрией, развитием промышленности определяется размах город-ского строительства. Рабочим классом, его традициями – норов Перми»145.
Такая однородность языка самоописания и самоосознания, подавлявшая выражение реального своеобразия места, создавала проблемы для существования творческого человека. Показателен в этом смысле рассказ Анатолия Королева, известного ныне прозаика, пермяка по рождению. В своем интервью он подробно описал мотивы своего отъезда из Перми в Москву. Важно заметить, что отношения с местом жизни в его ретроспекции заняли очень значительное место: «Как только я обратил на Пермь серьезное внимание, как человек, который все-таки еще собирался