случившееся. Если же стреляться в висок, то тут «за» – мгновенное и безвозвратное выключение, а «против» – развороченная башка и разбрызганные повсюду мозги. Но это, так сказать, – зачем-то понюхал черное дуло, – относительное «против», тем более, – сладко (как по завершении любви с Мерой, успел ревниво подумать Никита) потянулся на горячем ветру, – когда дело происходит на открытом воздухе. Видимо, тот, кто стреляется в сердце, – внимательно посмотрел на Никиту, словно впервые его увидел, – больше думает о том, что оставляет, в то время как тот, кто стреляется в висок, – о том, что приобретает. Если, конечно, что-то приобретает…» – Савва поднес пистолет к виску, но тут же и опустил.
Ветер наконец расстегнул последнюю пуговицу, и теперь Савве достаточно было всего лишь поднять руки вверх, чтобы рубашка улетела в небо.
«Застегнись, – попросил Никита, – ты сам меня учил, что человек в любых обстоятельствах должен выглядеть прилично».
«Что? А… Да-да, – Савва машинально застегнул пару пуговиц, ветер, однако, одну сразу расстегнул. – Боюсь, мне не удастся выглядеть прилично. Жаль, что самые интересные мысли приходят поздно, – теперь он смотрел в черное дуло, как в калейдоскоп или прицел. Неужели хочет… в глаз? – ужаснулся Никита. – Выстрел в висок, – продолжил Савва, – мгновенно прекращает так называемую высшую нервную деятельность, вырубает все пять чувств. Следовательно, все эти разговоры, что человек что-то там наблюдает сверху, – полная галиматья. Как можно что-то видеть или слышать, если фрагменты мозга, ответственные за слух и зрение, разбрызганы, – посмотрел по сторонам, – по мху и камням? То есть, конечно, что-то, вероятно, можно видеть и слышать, но только не то, что ты видел и слышал, будучи человеком. И, вероятно, не видеть и не слышать, а… – развел руками, – не могу объяснить, потому что еще не испытал. Но я… попытаюсь… когда-нибудь. Так, братишка?»
«Спускайся, – сказал Никита. – Если ты не спустишься, я…»
«Что ты?» – неожиданно заинтересовался Савва.
«Я… сделаю то же самое, – спокойно, как о решенном деле, заявил Никита. – Я… не останусь здесь… один».
«Тогда, братишка, – засмеялся Савва, – придется сделать так, чтобы эта штука к тебе не попала, – подошел к самому краю скалы. – Боже, – посмотрел вдаль, где море, небо и солнце сливались воедино. – Как прекрасен мир. Точнее, как он иногда может быть прекрасен…» – один за одним выщелкнул из обоймы патроны. Остроносые, они падали вниз, сверкая на солнце, как если бы скала плакала литыми слезами.
«Как глаза Меры», – заметил снизу Никита.
«Меры? – удивился Савва. – Кто такая Мера? По-моему, так звали последнюю подругу Александра Македонского».
Приставил дуло к виску.
«Нет!» – завопил Никита, зажмуриваясь.
«Да здравствует СССР!» – дурным голосом завопил в ответ Савва.
Впрочем, открыв глаза, Никита понял, что громоподобное «Да здравствует СССР!» прозвучало не из уст Саввы, а из дула пистолета.
Он увидел, как разлетается в клочья голова брата,