несколько завидует такой простой смене Вадима. Он легко обсуждает начальство, и ему это подходит: сильный храбрый военный, не любящий тыловых "паркетников".
– Я и есть неуправляемая, – легко соглашается Наташа с абсолютным безразличием. Вадим вздыхает, чтобы осадить такой пыл, надавать по шее и велеть беречь свою шкурку, потому что шкура – не шуба, в магазине не поменяешь. – Вадим, – Наташа отворачивается от огня, смотрит на телохранителя и отвечает на все сразу: – Нет. Ваши офицеры – ваше дело. Если кто-то пойдет против моей стаи, я буду действовать своими методами.
– Это как? – разводит ладони Вадим, намекая на них с Николаем. Боль болью, но они живы. И колдовство колдовством, но есть силы в этом мире, с которыми лучше вести себя предельно аккуратно.
;Какая правильная мысль! – тянет Рыжий.
;Я сама, – просит Наташа, направляя энергию мягкой поступью в сторону телохранителя. Рыжий со смешком предвкушающе улыбается и уступает.
Вадим осекается, ощутив жар, ползущий по рукам. Жар ползет, подобно змееям, давит, и держит так крепко, что тело даже не может сдвинуться с места. Естественная и простая ошибка, которую он понимает прямо сейчас. Ни побороть, ни сбежать от магии нельзя. Он – человек, и не всегда это значит все самое лучшее.
– Мои решения не оцениваются твоим судом.
Не обвинение, не приговор. Закон, за нарушение которого один ответ, настолько красочный, что нет нужды описывать его другим преступникам, ведь память о предыдущих наказаниях сильнее любой иллюстрации.
;Не грохни его, – просит веселый Рыжий. – ;Нам их всех поштучно сдавать обратно.
Наташа смеется мысленно и обещает, что не убьет.
Жар вспыхивает и ударяет в грудь, прочерчивая линию по ребрам. Вадим почти слышит, как от жара трещат кости. Жар исчезает, а ощущение чужого присутствия вокруг себя только больше тяготит. Рана вспыхивает внутри, всё закаменевшее тело вздрагивает крупной дрожью и расслабляется. Вадим трет грудь ладонью. Боль исчезла, раны будто и не бывало, на память остается только слабость, легкое головокружение и тошнота, будто он около часа крутился юлой. А вот, что не исчезло, это чужое присутствие. Внимание из засады, как пристальное изучение и ожидание действий, большинство из которых ведет к одному: к свирепой атаке наблюдателя.
– Прости, – выдыхает Вадим. Кашляет, захлебываясь, и откидывается в кресле назад. Обивка ледяная, несмотря на огонь в камине. Только сейчас он понимает, что дьявольски замерз. Замерз настолько, что ноги от ступней почти до колена ощущаются тяжелыми камнями.
Помощь, внезапно, приходит от Николая.
– Не скажу, что я не хотел этого, – говорит он чуть громче обычного, и вместо простого разговора получается какой-то полуупрек-полупредупреждение, будто говорящим: "Я вот не хотел, но ты все же так некрасиво ответил на мои действия". Николай сглатывает ком в горле, глухо вдыхает через силу и продолжает, совершая то, чему Наташа сама же и учила: открывает помыслы и направляет это все ей, но этого мало