милиция тогда вообще не приехала. Тогда в центре какой-то пьяный чудак с зонтиком магазинные витрины колотил. Вот вся милиция там и была. Так что, с Дубровским все нормально, только вместо цилиндра он теперь в панаме камуфляжной ходит и у прохожих спрашивает: «Который час?»
– Так тебе не стыдно? – продолжал друг Серега. – Может, хватит уже героев? Может, про нас нормально напишешь?
– Да я про всех нормально напишу! – закричал я. – Я же не виноват, что вы все ко мне приходите и звоните! Вот и приходится писать про вас всех. Я, может, как Виталий Бианки или Михаил Пришвин, хотел про природу писать и про зверей всяких, а приходится про вас, про уродов!
В спор вмешался Ганс Христиан Андерсен:
– А я, например, вовсе не против того, что ты пишешь, даже наоборот. Только либеральную сучку Татьяну Толстую ты зря оставил жить. Она теперь мои сказки переписывает, а подпись свою ставит, мразь! А издатели хвалят, говорят, мол, все новое – хорошо забытое старое. Говорят, что читали это где-то, а где именно – никак вспомнить не могут. Пиши про нас и про всех, и про Мальчиша-Кибальчиша тоже.
12.
А Андерсен оказался классным чуваком – пока я лежал с температурой под 40, он и в квартире прибирался, и еду готовил, в магазин ходил.
А еще он где-то украл банку малинового варенья и сказал, чтоб я его пил с чаем.
– Любую простуду, как рукой, снимет!
Сегодня закончились десять суток ареста Оле Лукойе. Он звонил и сказал, что придет за Андерсеном где-то после девяти. Андерсен плакал и просил не пускать Оле в дом.
Оле Лукойе опоздал. Он пришел без пятнадцати минут одиннадцать вместе с пьяным Дубровским. Оба плакали.
– Такой цилиндр был! – сокрушался благородный разбойник. – А часы, часы! Сейчас таких не делают.
– Меня, за какую-то паршивую витрину, волки позорные! – не отставал Оле Лукойе. – Да я все витрины в городе переколочу к чертовой матери!
– А ты чего расселся? – обратился Лукойе к Гансу Христиану. – Быстро собирайся, спать пора!
И веселая троица ушла, а у меня опять поднялась температура.
13.
…А потом с климатом стала случаться какая-то ерунда. То дождь неожиданно пойдет, то снег летом выпадет, то деревья зимой зацветут. И ураганы разные, и метели страшные, вьюги, грозы.
У древних китайцев было поверие, что природа наказывает плохих правителей плохой погодой, резкими ее переменами. Мол, перестанешь заботиться о своем народе – заметет тебя снегом, смоет наводнением или сдует ураганом.
Когда я рассказал Андерсену про древних китайцев, он полчаса смеялся. Говорит:
– Ты что, может, еще и в привидений веришь? Перестань, это всего лишь суеверие. А погода портится из-за циклонов, антициклонов и прочих метеорологических факторов.
А потом Андерсен задумался.
– Фиг его знает, может ты и прав… – сказал он. – Вот новости посмотрю – кажется, да, ты прав. А задумаюсь – ну ведь суеверие, мракобесие чистой воды! Я не знаю…
14.
– Сбежал, падла! Ух, найду – он у меня попляшет!
Оле