карете, сделанной французскими мастерами. Но если в иномарке Платона Дмитриевича трясло беспощадно и яростно, каково же было в остальных средствах передвижения на этих колдобинах! Ненадолго Виктория задумалась о проблемах отечественного автопрома и дорожного строительства, но размышления были прерваны всё теми же идиотскими вопросами: Где? Что? Когда? И, главное, по чьему наущению? Платон Дмитриевич чем-то стращал, что-то сулил, но сориентироваться в ситуации и оценить выгоду сотрудничества с ним Виктория была не в состоянии, впрочем, она была не в состоянии вообще что-либо оценить и в чём-либо сориентироваться – разум отказывался воспринимать происходящее.
– Платон Дмитриевич, Вы у меня уже весь мозг выклевали, дайте подремать, – перебила Виктория очередную серию надоевших вопросов.
В карете тотчас же нашлись подушка и одеяло, мерное покачивание убаюкивало, но и сквозь навалившейся сон до Виктории доносилось: «А почему назвались Викторией? Над кем победу замыслили одержать?»
Виктория Чучухина не читала «Путешествие из Петербурга в Москву» Александра Николаевича Радищева (она вообще не питала склонности к чтению подобной литературы), поэтому и предположить не могла, что дорога до Питера может занять без малого неделю. Когда карета действительного тайного советника Платона Дмитриевича Паврищева въехала в Санкт-Петербург, Виктория уже перестала считать, сколько времени она обходится без свежего белья, костюмированные сцены у обочин перестали её интересовать, вопросы спутника слились со стуком колес о мостовую. Какая разница, что там бубнит этот оживший детектор лжи, что её ждет в этом странном мире… Ей необходимо принять душ, нарастить сломавшийся ноготь и позвонить домой.
IV
Петергоф, 21 июня 1740 года
В летних покоях императрицы Анны Иоанновны было прохладно, несмотря на июньское солнце, беспощадно палящее тем летом. Императрица не любила жары, громких звуков, темных одежд. И Платон Дмитриевич Паврищев, наряженный в расшитый золотом нежно-брусничного цвета тонкого шелка камзол, вначале радуясь прохладе, а вскоре шмыгая носом и поеживаясь от холода, полушепотом докладывал о странном происшествии:
– Убеждает сия притворщица, что живет в Москве, но города не знает, о простых предметах не имеет представления, по-русски изъясняется с ошибками, однако при сём не безумна и речи её не бессмысленны. Князь Соболевский-Слеповран хотел, дабы я её как диковинку в Петербург прихватил, ну вот, я его наживку якобы и заглотил. Надобно поглядеть, что он теперь делать станет? Главное, глаз с сей забавницы не спускать, дабы не пропустить, с кем она тут сношаться будет, с кем союзничать.
– Привези-ка ко мне сию чуду. А я уж решу, чего она стоит.
– Так она здесь, под присмотром в карете у ворот сидит, – радостно зашептал Платон Дмитриевич.
– Тогда веди прямо сейчас. Поглядим, чего у Слеповрана в саду выросло.
Лицо Платона Дмитриевича осветилось неподдельным счастьем, словно сбылось его заветное желание – продемонстрировать