кричали и указывали на что-то пальцами.
Корабли, появившиеся в поле зрения, не были персидскими. Военный флот Персии здесь встретили бы свирепыми ухмылками. Нет, все было гораздо хуже.
Дюжина кораблей обогнула побережье под парусами, наполненными ветром и в лучах утреннего солнца. У шести из них паруса были красные.
Спарта и Коринф все-таки прибыли.
– Что ж, – горько усмехнулся Кимон, – полагаю, сейчас мы увидим.
Он посмотрел на Перикла и добавил:
– Надеюсь, твой отец знает, что делает. Взгляни на этих гоплитов на берегу! Львы сделались ягнятами.
Кимон указал на толпу на набережной. Радость и гордость сменились испугом. Это было видно по тому, как стоят одни и спешат другие. Но гоплиты продолжали разносить плиты. Что бы ни думала Спарта и что бы Спарта ни делала, клятва была принесена.
10
Принять всех собравшихся на Делосе капитанов было для Павсания делом нелегким. Даже на флагманском корабле для такого собрания не хватило бы места. Переговоры заняли бо́льшую часть дня, и к тому времени, когда два спартанских судна бросили якорь и пришвартовались бортами друг к другу – Перикл назвал это «еще одной танцевальной площадкой Ареса», – уже стемнело. Остальные пришедшие с Павсанием корабли окружили эту сдвоенную пару. Триерархи из таких далеких мест, как Фракия и побережье Ионии, смешались с капитанами из Афин, Эретрии и Левктры.
Сам Павсаний стоял на носу флагманского корабля, поставив одну ногу на ступеньку – на случай, если придется подняться еще выше. Вместе с ним был прорицатель Тисамен, выглядевший так, словно он лишь вчера победил в Олимпийском пятиборье, хотя с тех пор прошло уже немало лет. Большинство собравшихся знали, что дельфийский оракул пообещал Тисамену успех в пяти состязаниях. Триумф при Платеях был для него первым, и знавшие историю прорицателя сочли его присутствие добрым предзнаменованием. Человек, которого коснулось пророчество, был бы удачным выбором для любого начинания. Сам Аполлон пометил его для славы.
Палуба заскрипела, когда Перикл забрался на борт, ухватившись за руку спартанского воина, чтобы не рисковать и не оказаться, сорвавшись, в объятиях Кимона. Из-за жестких, шершавых мозолей ладонь спартанца больше напоминала старую кожаную рукавицу, чем руку человека. Подняв Перикла, он протянул ладонь следующему афинянину.
Следом за Кимоном поднялась Фетида – в свободном одеянии жрицы Артемиды, которое ей выдали в храме, когда она попросила что-нибудь чистое. Одеяние было тяжелое, и если бы женщина упала в море, то наверняка бы утонула. Не рассчитав силу, спартанец едва ли не швырнул ее на палубу, и она с трудом устояла на ногах. Перикл только вздохнул и уставился на звездное небо. Но оставить ее на борту с Аттикосом они не могли. Старый гоплит наблюдал за женщиной со Скироса с недобрым умыслом, и на флоте у него хватало приятелей и должников. Перикл не доверял ему. На каком бы корабле они ни оставили Фетиду, Аттикос мог добраться до него на небольшой лодке. Конечно, учитывая его сломанную ногу, шансы