говорить, что мы «работали» долго, доставая каждую пережитую мной эмоцию и рассматривая её под микроскопом. Иногда было почти физически больно. Я снова многое переживал и, конечно же, страдал от этого. Подняв всё с самого дна, он сделал меня уязвимым.
– Зачем, Виктор? Чтобы привязать к себе? – Это был логический вывод и слабая злость. Но плохо я себя не ощущал. Я действительно доверял ему, и всё моё состояние подтверждало это.
Он сидел молча. Думал. Постучали. Вошла Кэтрин.
– Ты очень кстати, – сказал он ей, – всё прошло нормально. Мы почти закончили.
– Я думала, что не успею, – она нервничала. Я сидел в кресле опустошённый, физически слабый и…
– Упрямый… – опять закончил мою мысль Виктор, – Алекс сейчас спустится к тебе. Оставь нас ненадолго.
Она мгновенно исчезла.
Как же мне не хотелось ничего выяснять сегодня. Мой организм отчаянно хотел одиночества, а сознание – изловить свободно блуждающего «Этого».
– Ты должен использовать это не для себя.
– Что, прости? – я будто проснулся.
– Твои умения – не для личных нужд, они будут незаменимы в работе, – повторил он. – У тебя очень сильная воля, в каком-то роде даже опасно использовать её, а ты бесконтрольно давишь своё Я. Это разрушительно, Алекс. В итоге ты никому не поможешь. Даже себе.
Я упрямо молчал. Но Виктор отчасти был прав, у меня это входило уже в обиходную привычку. Так было проще жить.
– Я больше не сделаю этого с тобой, ты и сам всё понимаешь. Нужен был всего один раз.
Когда он покинул моё сознание, странное ощущение одиночества мгновенно накрыло волной и вызвало тоску. Сейчас, закрыв глаза, я уже отчётливо осознавал каждую свою эмоцию, желание – они беспорядочно кружили. И надо было бороться, думать, жить, строить как-то всё заново. Но Виктор настойчиво продолжал.
– Нам надо это закончить и не возвращаться более. Согласен?
Я кивнул, не открывая глаз. Было очевидно, что это не конец, но лучше уж так, по своей воле.
Он помолчал, дал мне собраться.
– Опиши своё отношение ко мне.
В том месте, где находится сердце, вдруг образовалась тишина. И тишина в комнате вторила ей. Время замерло. Но вот, затикали часы. Выдох.
– Доверие. Благоговение. Влюблённость.
Кто-то сказал, что правда редко бывает простой и почти никогда – чистой, но тут было истинно непростым каждое слово. Добавить было нечего. С самого дна, глубины моей честности и осознанности я поднял эти простые слова. Они давно лежали там под налётом непонимания, неверия и удивления. И только сейчас, в эту самую минуту полной искренности, я мгновенно и вдруг всё понял. Сам для себя. Эмоции, сопровождающие образ Виктора были так близки к любви – не простой физической, эгоистичной, а захватывающе-детской, чистой, другой… И невероятно сильному благоговению! Как в храме в дни Рождества на тебя опускается сама