в Сургут на заработки (мечтал вернуться в родное захолустье на авто премиум класса). Отработал полтора года и когда вернулся домой, узнал, что Лена вышла замуж за грека (российского) и укатила куда-то в южном направлении. Квашнин сильно тогда расстроился: глупость несусветная – замуж в восемнадцать лет, да ещё за грека. Ни с одним греком он знаком не был – знал только, что народ этот любит повеселиться, – но тут как-то вдруг проникся к ним недоверием.
Потом Квашнин снова уезжал (в деревне на жизнь было не заработать), не бывал в Соломенцах по полгода, а другой раз и больше. В один из таких приездов, он узнал, что Лена с греком развелась, вернулась домой и начала попивать. Он тут же пошагал в Плотниково. Последний раз Квашнин видел Лену девушкой-подростком, поэтому увидев молодую женщину, слегка смутился. В растянутом вороте кофты ключицы полочкой, округлости в лице, да и во всём прочем как не бывало, но – всё равно красивая. Просидели до ночи, выпили бутылку вина. Лена предложила переночевать у неё, но Квашнин отказался, ушёл. Хоть на первый взгляд и обрадовалась она ему и улыбалась, и смотрела ясно, однако ж видно было, что и улыбки, и ясность её нездорового свойства, с сумасшедшинкой – того и гляди в истерику сорвётся. Расспрашивать он её ни о чём не стал: побоялся хрупкое равновесие нарушить.
На другой день с утра снова пошёл. Всё-таки решил выяснить, что её гложет. Подходил к дому, когда Лена усаживалась в коляску «Урала». За рулём – пьяненький мокроносый мужичок.
– Куда собралась? – спросил Квашнин.
– Извини, Лёша. Надо в одно место съездить, – сказала Лена. Мокроносый газанул, и они уехали.
Так она и каталась – то на шабашку (питаться всё ж таки было нужно), то к очередному «жениху», то просто пьянствовать. Попадала, разумеется, в истории. Капитан уголовного розыска Глеб Баринов, местный уроженец и друг детства Квашнина, предупреждал: «Смотри, Ленка, допрыгаешься: грохнут кого-нибудь твои кореша по пьяному делу – соучастницей пойдёшь». «Пропащая! – цокали старухи. – А ведь кака девчоночка была: пригоженька, складненька, да умненька – вот они, греки-то…»
Со временем грек забылся. Квашнин всё так же уезжал, а когда возвращался, первым делом шёл в Плотниково. Застать Лену дома удавалось не всегда: в запое она моталась по округе, меняя места дислокации, как какая-нибудь нелегалка-подпольщица. Приходилось искать; телефоны у неё долго не задерживались, теряла. Если Лена была в запое, Квашнин добросовестно пытался её «вытащить» (с переменным успехом), если же выпадали дни «завязки», они устраивали дружеские посиделки. Пили чай, но другой раз Квашнин позволял себе рискнуть и покупал бутылку вина. Личных тем в разговоре они по давно заведённому обычаю избегали и, несмотря на длинные паузы, обоим было легко и просто. Правда, так было не всегда. Временами она встречала его с прохладцей. Смотрела в окно, спрашивала что-нибудь вроде: «Как дела? Есть хочешь?» – и смолкала. Ничего тягостней таких встреч и придумать было нельзя. Квашнин списывал