Зависит от личности. Тем не менее, на мой взгляд, помогать, жертвуя своей жизнью или здоровьем – или жертвуя чем-либо в принципе – это та грань, за которой начинается нездоровый альтруизм.
– Слушай, – ответила Вознесенская. – Я подумаю об этом.
* * *
Ночью, лёжа в постели, Вознесенская не могла перестать думать о разговоре с Бунташной, потом – с Дианой. Насколько теория Вознесенской верна – или насколько она бредова? Почему Бунташная так резко придралась к теории и стала её критиковать, в то время как остальные молчали? Было заметно, что Бунташная начала разговор в спокойной манере, желая всего лишь получить ответ на свой вопрос, но в итоге всё это вылилось в противостояние, если не в глупую перепалку. Не могло такого быть, что Бунташной была настолько интересна странная теория Вознесенской, что она намеренно придралась к ней, чтобы раздуть спор. Или… могло?
Вознесенская мучилась также и тем, что она единственная не помогла подруге. Все подошли, а она… она осталась стоять в стороне. А потом вышла – вышла на холод, одна. И чуть было не ушла – также одна, но вовремя остановилась, вспомнив, что она могла бы обсудить ещё много вещей с другими девушками. Этот странный поступок наверняка был замечен всеми, но Вознесенскую гораздо сильнее беспокоило другое: что подумает об этом Бунташная? О том, что она не помогла подруге, когда та нуждалась в ней? Вознесенской казалось, что она утрирует, и она молча отгоняла от себя эти мысли, но они наплывали снова и снова, как капли во время дождя, что не иссякают на стекле.
Вознесенская думала и о том, что сказала Диана, но её слова почему-то виделись Васе в несколько искажённом, неверном свете. «Что, если Диана хотела отговорить меня помогать всего лишь потому, что сама более равнодушна к людям, чем я? Что, если она имела в виду этот конкретный случай – помощь в таком мелком, но важном для меня моменте, когда Бунташная потерпела бедствие? Что, если Диана в действительности не особенно сочувствует Бунташной… хотя нет, вряд ли; может, она просто не видит того, что происходит с ней в действительности? А что, что происходит? Что?!»
Уснуть Вознесенская не могла.
У Бунташной была какая-то беда – серьёзная проблема, и не только со здоровьем, и Вознесенская пыталась сложить цельную картинку из множества разрозненных кусочков. Подруга пытается ей что-то сказать, но не говорит прямо. Почему?
В сознание Вознесенской прокралась мысль. Она оформлялась, плавая и растекаясь по тёмному экрану сознания, пока не соединилась из разрозненных кусочков в нечто цельное, что можно было узнать. Или, вернее, кое-кого конкретного, если только мысль можно было бы назвать конкретной. Возник странный мыслеобраз: Бунташная, распластавшаяся на полу, лежала, запрокинув голову, а Вознесенская, если судить по точке зрения, стояла рядом и, судя по мятущейся картинке, предпринимала отчаянные попытки что-либо сделать. Героиня не знала, что это за видение, как и не знала, откуда оно, но Бунташной, судя по концепции видения, явно угрожала опасность. Мыслеобраз рос, пуская корни в сознание и набирая силу, пока наконец не заполнил