письмо, написанное, когда мы были в Питере, а ты, наоборот, здесь…
7. Письмо жене
Заинька моя ! Заинька !
Очень мне все нравится. И чай-чашкович-чайник и то, что дел ты нам желаешь безупречных, а просыпания радостного.
Когда что-нибудь здесь о тебе упоминаю : Анюта или Оля в двух словах, в груди и внутри волна чувств, хороших про что-то, что не то знаю, не то чувствую про тебя. Быть может, я не безупречен в общении с жильцами и в торге, двум ощущениям следую прозрачно и свято: их ты во мне поселила. Упорству добиваться своего, знать, что я все сделаю и мне нужно это сделать. И еще чувству полной свободы. Только как это все организовать? Перевоз всего, продажу, как чего не забыть? Видимо, завтра придется выбирать машину: театральную или Славкиных строителей.
Грусть меня обуревает от Питера. Я чувствую, что в нем уже не нуждаюсь. У меня есть свой. Мы с ним по-разному живем. А ты права: у них есть свой этикет и свои идеалы. Только в боли и добрых словах понимаем еще мы друг друга.
Правда, о моей боли я никому, кроме Ленуса, клочками – рассказывать не собираюсь. А тебе то, что прольется само. Я не хочу тебе о боли.
Я, моя Оленька, целовать тебя хочу и нежно-нежно разговаривать. Я сделаю все так, чтобы ты хоть не расстраивалась. И, главное, не буду очень сильно тебе подробности рассказывать. Не подробности ранят, а что-то другое, что связывает. У всех печально-надрывный юмор, Новгородская подслеповатая, все знакомые мужики чем-то придавлены. Тебя я уже не вижу в этом мире. Ранит только то, что ты вроде в нем когда-то была.
Ты помнишь про русалочку, про то, что я понял, что тебе больно ходить?
Пусть это преувеличенно: мне дорог каждый твой шаг и вздох. И твое пробуждение. Они, пока нас нет, пусть будут у тебя радостными и тихими.
Завтра едем в"Максидом" на театральном автобусе за Леночкиной мечтой : елкой в горшке. А я на "Ладожской" уже купил гирлянду, по-разному мигающую в восемь режимов, и подарю ее Лене и еще нам куплю.
Пока я тебе писал, Настюша успела помыться в ванной – говоря честно и шепотом, первый раз за все время ребенок, кажется, лежал в ванной.
Анечка грустная, а отпускать нас не хотела. И в предвкушении сегодняшнего, видимо, свидания с Андрюшей – я не буду спрашивать, где она встречает Новый год… – она хандрила, хотя держалась. Кажется, мы с ней как-то друг друга понимаем, но, только приехав, я понял, что наши разговоры с Аней – лишь пятая часть в этом понимании. Мы приглядываемся друг к другу и втягиваем воздух носом, как собаки.
Я очень люблю читать твои письма, они, как постоянное, свежее, родное дыхание мне в лицо и в душу…
Я тебе пишу и говорю иногда как наощупь.
Хорошо, что ты по ночам думаешь. Или рисуешь. Первое: увидеть твои мысли невозможно, но рисунки оставь пожалуйста для своего мужа. Может, мне удастся, вернувшись, сидеть рядом с тобой, когда ты думаешь, и просто не мешать тебе, дыша рядом?
Малыш, я очень хочу быть безупречен. И не только в делах. Что происходит в Настюшиной душе, я не знаю. Видимо, не присматриваюсь или не разбираю