собой большой, залитый светом зал, способный вместить в себя несколько сотен человек. В нем нет ничего страшного. Стены увешаны рекламой фильмов, которые Айлин не собирается смотреть, и косметики, которой она, скорее всего, не станет пользоваться. Люди, которые стоят или сидят вокруг нее, – это ее люди; она чувствует это нутром, хотя разум и возражает, когда ее взгляд скользит по лицам азиатов или когда до ее слуха доносится язык, не похожий ни на испанский, ни уж точно на английский. («Кечуа», – шепотом подсказывают ей новые обостренные чувства, но она не хочет этого слышать.) Впрочем, никто из этих к ней не пристает и вокруг полно обыкновенных людей, так что у Айлин нет причин быть такой напуганной. Ужас не всегда приходит по веской причине.
По громкоговорителю что-то невнятно объявляют, и большие двери с одной стороны комнаты тут же распахиваются. За ними находится открытый пирс и паром, готовящийся отбыть в четырнадцать тридцать. Сотня человек, слоняющихся по терминалу, начинают стекаться туда, и Айлин запоздало пытается двинуться вслед за ними.
С первого же шага ей кажется, что она поступает неправильно. Все кажется ей неправильным. Обычно жители Статен-Айленда уезжают отсюда на пароме по утрам, отчего остров на время становится тише и безлюднее. Однако сейчас день. По всему городу – а городом всегда называют Манхэттен – тысячи жителей острова с нетерпением ждут окончания рабочего дня, ерзают на своих современных креслах и с тоской думают о месте, где еще остались леса, ранчо и почти нетронутые пляжи; где большинство семей живут в отдельных домах и ездят на собственных машинах, как нормальные люди. Айлин же покидает остров в то время, когда большинство хотят на него вернуться. Она плывет против течения, меняет полярность. И неправильность этого поступка давит на нее. По ее коже бегут мурашки. Но она все равно пытается переставлять ноги, движется вслед за толпой наперекор своим ощущениям. Через двери. Наружу, на причал, к парому. Она сама выбирает, куда ей двигаться по жизни! «Правильно» и «неправильно» существуют лишь в ее воображении.
Или… может быть, дело в другом. Может быть, это не сильный встречный ветер, дующий с воды, почти заставляет ее остановиться. Может быть, это ее ноги налились свинцом, стали тяжелыми, как сваи и фундаменты. Может быть, кожу ее головы покалывает не из-за того, что волосы развеваются на ветру. Может быть, это остров – ее остров – тянет Айлин назад, пытается предупредить, потому что любит ее и боится за нее.
Или, может быть, у нее просто начинается паническая атака.
Она пытается бороться с ней и даже доходит до трапа, который ведет на паром. «Джон Ф. Кеннеди» – гласит надпись на рулевой рубке: так зовут ее мучителя. Интересно, а настоящий Кеннеди чего-нибудь страшился перед тем, как кто-то – мафия, если верить отцу Айлин, или сумасшедший, если верить ее матери, – вышиб ему мозги? Если она ступит на палубу, то отправится в город, где подобное случается регулярно. На Статен-Айленде люди тоже убивают друг друга,