rel="nofollow" href="#c_90" type="note">{90}. Читаем дневниковую запись Николая II от 13 февраля: «Хороший не холодный день. С 10 час. принял: Григоровича, Риттиха и Гурко. Последний меня задержал настолько, что я опоздал вовсе к службе и пошел наверх к Ольге и Алексею. Завтракал Замойский (деж.) по случаю моего Уланского праздника. Принял Абациева – командира 6-го Кавказского армейского корпуса…»{91} Несколько позднее, уже после Февральской революции сам генерал В.И. Гурко на одном из совещаний военных расскажет о теме разговора, о котором упомянул в дневниковой записи император. Запомним это, т. к. к этому разговору мы еще вернемся.
Относительно посещения генералом В.И. Гурко императора Николая II имеется дневниковая запись гофмейстерины императрицы Александры Федоровны, княгини Е.А. Нарышкиной от 8/21 февраля 1917 г: «Император принял генерала, приехавшего из армии. Разговор: Какое впечатление на вас произвел Петроград? Много толков, но, к несчастью, среди разговоров много верного. Следовало бы жить в мире с Думой и отставить Протопопова. Император горячо воскликнул: “Никакой возможности жить в мире с Думой, я сам виноват, я их слишком распустил. Мои министры мне не помогали. Протопопов один мне поможет сжать их в кулак (показал сжатый кулак)”. Резко отпустил, не владея собой. Обедала у Бенкендорфов. Из чужих никого. У нас опасения насчет Думы»{92}.
Стоит отметить, что последний протопресвитер русской армии и флота Георгий Шавельский так характеризовал по личным наблюдениям в своих эмигрантских воспоминаниях проявление жесткого курса императора и правительства перед крушением самодержавия: «По указанию из Царского, Государь взял твердый курс и теперь, во избежание волнений, попросту отклоняет всякий разговор, могущий так или иначе обеспокоить его. Мера достаточно действительная для многих, кто, служа царю верой и правдой, хотел бы сказать ему горькую, но нужную правду… Какой же смысл говорить правду, когда ты знаешь, что в лучшем случае, не дослушав, отвернутся от тебя, и в худшем, как беспокойного или даже революционера, выгонят тебя? И все же находились люди, которые, рискуя и тем, и другим, продолжали попытки раскрыть Государю глаза. К числу таких лиц принадлежал временный заместитель генерала Алексеева генерал В.И. Гурко. Хотя в Ставке он был калифом на час, но держал он себя чрезвычайно смело, совершенно независимо. Даже когда он говорил с великим князем, чувствовалось, что говорит начальник штаба, первое лицо Ставки после Государя. И перед Государем он держал себя с редким достоинством. Вот он-то, как передавали мне тогда близкие к нему люди, а после и он сам, не раз настойчиво говорил с Государем и о Распутине, и о все разрастающейся, грозящей катастрофой, внутренней неурядице. Но выступления Гурко, как и выступления всех лиц этого лагеря, были бесплодны. Государь всецело подчинился влиянию Царского Села и упрямо шел по внушенному ему оттуда пути»{93}.
К изменению политической обстановки в стране чутко присматривались различные партии, в том числе социал-демократы