нахал»{18}. Однако год спустя она меняет свое мнение. Так, например, А.Г. Богданович 26 октября 1907 г. записала в своем дневнике: «Насчет Гурко многие говорят, что он слишком строго наказан – отрешен от должности и 3 года не имеет права вступить ни на какую службу»{19}. Через день, т. е. 28 октября, еще одна запись: «Сегодня самарский предводитель Наумов сказал, что вчера многие предводители ездили к Гурко расписаться, – находят, что слишком строг вынесенный ему приговор. Стишинский убежденно говорил, что признает Столыпина двуличным, что он ведет ту же политику, которую вел Витте, но он менее талантлив, чем Витте. Говорит, что Столыпин предал Гурко суду из зависти, так как в нем видел опасного соперника в Думе, куда пришлось бы ехать и говорить там Гурко, который бы затмил своими речами его, Столыпина. Что Столыпин кадет, в этом Стишинский не сомневался. Каких людей он удалил за бытность свою теперь премьером – его, Стишинского, Ширинского-Шихматова, Гурко и Шванебаха – все это люди с ярко известным всем направлением. По мнению Стишинского, следовало сделать Гурко выговор, но не признавать его виновным. Сказал он, что все сословные представители высказывались именно за выговор, а это осуждение – прямо дело рук Столыпина»{20}.
Многие сторонники Владимира Гурко считали, что он стал жертвой своих консервативных, истинно монархических политических убеждений. Спустя всего несколько месяцев после приговора суда император Николай II помиловал его и назначил в 1910 г. камергером Высочайшего двора.
Позднее, находясь в эмиграции, бывший член Государственного Совета Владимир Иосифович Гурко констатировал в своих мемуарах: «Я смотрел на события из окошка этого ведомства (МВД. – В.Х.), смотрел, следовательно, несомненно односторонне и вовсе не намерен этого скрывать. Мои беглые заметки, представляющие краткую хронику времени, непосредственно предшествовавшего и сопутствовавшего встряске, испытанной Русским государством в царствование Николая II, хронику, иллюстрированную некоторыми личными воспоминаниями, если и имеют какую-либо цену в смысле сырого исторического материала, то лишь как освещение этих событий с точки зрения чиновника, в течение почти всей своей государственной службы убежденного, что Россия, русский народ не доросли еще до самоуправления, а ее интеллигентские слои представляли не творческие, а разрушительные элементы. Увы, со временем я убедился, что, с другой стороны, жизнь народа, предъявляемые ею разнообразнейшие требования переросли силы бюрократии, переросли и форму государственного управления. Удержаться эта форма вообще не могла, так как перестала соответствовать психике интеллигентных слоев населения – этого, как ни на есть, основного фактора народной жизни. В этом, на мой взгляд, и заключалась в то время трагедия русской государственной власти»{21}.
Однако мы вернемся к изложению хронологии и последовательности событий. По некоторым сведениям, которые встречаются