я точно знаю, что Паша не может ответить ни за свои слова, ни за свои действия. А может, это относится лично ко мне? Как бы то ни было, Паша прекрасно осознавал, что главной проблемой является его же родная мама.
– Если бы мать постоянно не давила, то и проблем бы не было… – часто повторял Паша в раскаянии, и он был как никогда прав в своей жизни.
Даже был момент: я смотрела в зеркало и на полном серьезе соглашалась с тем, что я некрасивая. Хорошо хоть, Таня была рядом и смогла меня переубедить.
Некрасивая? Да. Ненормальная? Конечно. Умственно отсталая? Без сомнения. Проще было согласиться, чем объяснять, почему не верблюд. Нет, поначалу, естественно, я пыталась его переубедить. У меня это не получалось, я от бессилия и досады начинала плакать, и – вуаля! Еще одно подтверждение того, что мой родной дом – палата с желтыми стенами. Поэтому я молчала, скрепляла зубы и со всем соглашалась. А что мне еще оставалось делать? Для того, чтобы быть с Пашей, я была готова простить все – и оскорбления, и унижения.
Мы хотели поехать на море вдвоем, хотя бы на неделю. Нина Владимировна надавила, переубедила, и в Сочи Паша поехал с друзьями.
За день до поездки мы расстались. Глупо и беспричинно.
Я чувствовала себя какой-то жалкой, использованной, и едва Паша сел в поезд, я впервые в жизни сказала сама себе: «Катя, с этим надо завязывать».
Но завязать так просто не получилось. Отношения с Пашей уже успели захватить меня полностью. Он стал моей жизнью, моей любовью, которую я из-за очередного заскока могла потерять.
Именно во время этой поездки, фактически – вынужденного расставания, я осознала, что слишком сильно люблю Пашу. Без него окружающий мир становился скучным, неинтересным. И я испугалась своих чувств – слишком уж глубокими они были.
На фоне моей драмы Ивар сделал предложение Тане, которая та с радостью приняла. И решила устроить девичник, дань прощания свободной жизни. Смутно помню само действо, и даже короткие мгновения, запечатленные на фотографиях – вспоминаются слабо. Я криво улыбаюсь в камеру, прикрывая часть лица самодельным хиджабом – полупрозрачной фатой и белой кружевной маской. Кажется, было весело… Не помню. Но точно помню, как из клуба нашу шумную женскую братию забирал Ивар.
– Катюх, мне будет не хватать тебя в Германии. Из всех моих русских знакомых ты единственный положительный персонаж, – признался будущий муж, пытаясь убрать с руля Танину ногу, которую та задрала, чтобы показать жениху свои мозоли. Ивара это изрядно раздражало: – Я тебя предупреждал, малышка, что не надо было обувать эти туфли!
– Ну, Иви-ик, – заплетающимся языком протянула пьяная вхлам малышка. – Они же красивые… Катерина! – она резко повернулась ко мне, забыв про мозоли. – А ты… ты… ты коза, вот ты кто! Подруга, называется… Бросаешь меня прямо перед свадьбой!
– Я тебя не бросаю, Тань, но в Гамбург поехать точно не смогу, – оправдывалась я, но подруга слышать ничего не хотела, прекрасно зная, что все мои оправдания вилами по воде писаны.
– Из-за какого-то