author>
Пролог
Западная Сибирь, сентябрь 1734 года
В год Огненного Тигра лето пришло необычайно жаркое и засушливое. Томан-елга[1] впервые за много лет обмелела настолько, что даже косули могли переходить ее вброд. Горные ручьи, что берут начало со снежников Алатау[2] и питают реку и ее притоки, совсем иссякли, и мелкая живность в тайге невольно потянулась со склонов в долины и распадки в надежде найти новые места водопоя. Но тайга – не джунгли. Здесь никогда не слыхали о «водяном перемирии». И для хищников – истинных хозяев чащобы – настало время кровавого пира.
Люди тоже не остались в стороне. Охотники днями пропадали в тайге, валились от усталости, но каждый раз приносили богатую добычу. И все радовались: теперь запасов хватит до конца долгой зимы.
Но вот великая сушь пришла в тайгу. Немногие болота пересохли, превратились в гукающие под ногами тугие бубны. Стали еще более коварными – один неверный шаг, и можно провалиться в пещеру без дна с трухлявыми травяными стенками. Из такой уже не выбраться ни человеку, ни даже самому адыгу[3] – хозяину тайги.
А вместе с засухой в тайгу пришел огонь. Этого чудовища боялись и люди, и звери. Он пожирал все, оставляя после себя пепел и смерть.
Напрасно старый колдун Арбанчак день и ночь жег болотную траву и перо глухаря – уговаривал айнов[4] не убивать тайгу и назначить ясак.
Все тщетно. Видимо, снова придется сниматься шорцам и телеутам с обжитых мест и уходить к верховьям Томан-елги, а то и дальше.
Надеялись еще, что осенние дожди остановят пожары, напоят живой влагой болота и ручьи…
Куртегеш еще с вечера засел в удобной развилке огромного столетнего ильма, склонившегося над большой излучиной лесного ручья. Если набраться терпения, здесь можно подстрелить оленя или молодого кабана. На худой конец – зазевавшегося козана[5]. Не всё зверье откочевало на север, кое-что осталось, и у водопоя еще можно было надеяться на удачу.
Куртегеш вздохнул и сжал в кулаке саклагыч[6] в виде головы волка, вырезанный из кедра – священного дерева его рода.
Тайга продолжала гореть. Хотя уже не так сильно, как летом. Но вот пришла осень, а дождей так и не было. Правда, Белый кам[7] Салагай говорил, что знает, как остановить огонь. Еще дед его, Кучуяк, тоже Белый кам, однажды спас людей рода Кедра от буйства айнов, обратившись к самому Тенгри – верховному владыке Верхнего Мира. А в ясак отдал ему свою младшую дочь Куйукчи. Тогда Тенгри усмирил разбушевавшихся айнов – наслал на тайгу проливные дожди, враз погасившие кровожадное пламя. И вот Кучуяк, умирая, якобы передал своему сыну священную бересту, где записано, как говорить с Тенгри, чтобы тот услышал…
Куртегеш принюхался. Ветер с рассветом переменился и теперь дул с полудня, отчего долину ручья постепенно затягивала гарь недалекого пожара. Куртегеш снова сжал саклагыч: если ветер останется, к ночи огонь может добраться и сюда. Тогда придется уходить ни с чем.
Эх, хоть бы у Салагая все получилось! Завтра ночь черной луны – Кара-кай – самое удобное время для камлания. Салагай ушел к урочищу Козыр-агаш еще затемно. С ним его сын Ашпа – лучший в роду следопыт. И ясак приготовлен настоящий – Тенгри понравится.
Выше по тропе послышался треск сучьев и шаги. Куртегеш затаился, медленно потянул из колчана длинную охотничью стрелу – не иначе молодой секач объявился. Но уже мгновение спустя охотник понял, что это не зверь: слишком шумно и беспечно двигался неизвестный сквозь лес. Похоже, и тропы-то не видел – пер наугад, надеясь выбраться из чащобы на более открытое место.
Так мог ходить только человек. И не шорец или телеут, даже не хакас, привыкший к степному раздолью. Так ходили по тайге только пришельцы с закатной стороны – ак-кулы – белорукие. Но что им здесь понадобилось? Отсюда очень далеко до их становища, что появилось на крутом берегу Томан-елги на месте старого торжища, еще когда отец Куртегеша был маленьким.
Шаги приближались. Стало ясно, что людей – трое. Причем один не белорукий! Куртегеш буквально слился со стволом ильма. И вот появился первый.
Да, это был телеут, не знакомый Куртегешу, но, несомненно, хорошо знающий эти места. Он ступал уверенно, и от негото как раз шума не было. Кряхтели, сопели и ломали ветки двое белоруких. Оба молодые, не старше Куртегеша, одетые, конечно, не для похода по тайге, но явно для дальней дороги. Куртегеш уже видел такую одежду, когда приходил на торжище у Томан-елге прошлым летом. Никакого оружия у пришельцев Куртегеш не заметил и, значит, белорукие явились сюда не охотиться. Телеут куда-то вел их.
Куртегеш, подчиняясь скорее инстинкту, нежели голосу разума, тенью соскользнул с дерева и устремился за незваными гостями. А когда солнце коснулось далеких вершин Салтышыка, охотнику окончательно стало ясно, что белорукие идут прямиком к урочищу Козыр-агаш.
Но