смету работ. Начнётся гонка – скорее сделать и, наконец, получить в руки аккуратную стопку новых зелёных банкнот, чуть маслянистых на ощупь.
Всё. Сегодня я отработал. Обнюхались.
Дождь моросит. Фонари зажгли, хотя и не стемнело. Пробка на Садовом. В свете фар капельная взвесь в воздухе. Не хочу в метро – толчея, час пик. Пешком до Курской. От Таганки вниз, к Яузе, потом – наверх – вот тебе и Курская. Идти-то – всего ничего… Я много пешком хожу – Москву ногами чувствую. Она действительно на семи холмах стоит. В метро или на машине этого не заметишь. Например, если от Университета – то вниз, к Москва-реке, потом вверх – на Пироговку, вниз – опять к Москве-реке, к Кремлю и дальше… к Проспекту Мира, а там снова вниз, к Яузе и опять наверх, в сторону Мытищ. С горки на горку…
Иду, лужи обхожу, от зонтов уворачиваюсь. Ну конечно, возле моста через Яузу давка машинная – пытаются пролезть, просочиться с набережной на Садовое. Стоят впритык, только дворники время от времени туда-сюда по стеклу. Люди между машинами пробираются, и я – следом. Боковым зрением зацепил. Сидит на корточках, спиной к гранитной тумбе моста привалившись. Шапочка спортивная синяя с белым. Замер, и холодно, всему холодно, будто ледяным ветром дунуло. Отец?! И страшно на миг стало. Как он здесь? Почему?
Через секунду отпустило. Сознание прояснилось, мозг заработал. Присмотрелся. Бомж сидит. Картонку с надписью в руках держит. Я бы на него внимания не обратил… вот только шапочка на нём такая же, как у отца.
Отец
Солнечным был день. Небо синее, яркое, зимнее. Урок физкультуры на улице. Лыжня поблёскивает ледяным накатом, прямо со школьного двора за дома уходит. Лидия Сергеевна – толстая, в тулупе и валенках – командует. Мы толкаемся, орём, каждому хочется побыстрее отмучиться. Вон кто-то уже в снегу валяется. Лыжи у всех старые, крепления – кожаная петля на мысок да резинка на пятку. Только у Верки Приходько специальные ботинки и крепления с железным клювом. К Лидии Сергеевне жмётся – не любит её никто: плакса и воображала.
Последний урок был. Мы потом с пацанами пошли на горку. Часа два гоняли. Мокрые как мыши – все в снегу. Потом, гурьбой по посёлку, по домам. Весело. Солнце светит.
Подошел к калитке – тропинка к дому натоптана, а снег вокруг на солнце подтаял, наст образовался – сверкает. Так и хочется шагнуть, проломить корочку.
Знаю, что никого дома нет. Мать на работе, отец, как всегда, где-то с дружками-пьяницами шляется. Прежде чем зайти в дом, пошел в сарай лыжи поставить. Дверь на себя потянул – темно после улицы, свет сквозь щели тонкими лезвиями воздух режет. Нога в носке – на уровне лица, штанина… Валенок на полу, бутылка из-под портвейна блестит в луче света, этикетка яркая – на ней три большие семёрки. Полупустая мятая пачка «Примы», спичечный коробок на утрамбованном земляном полу. Наверх посмотрел. Висит. Отшатнулся, выйти хотел, о дверной косяк спиной стукнулся – по нему и сполз, сел на корточки. Глаза поднять боюсь, на бутылку эту смотрю…
Часть вторая. Россия. 1997
Март.
Первыми