не всем по нутру. Особенно морщится от справедливой критики наш председатель и при каждом удобном случае тихой сапой мстит Богдану. Борьба между ними идет не на жизнь, а на смерть. Семен Максимович ратует за сохранение колхозного уклада, при котором он был в Раздольном, как говорится, и царь, и бог, и воинский начальник. Куделькин же на своем примере стремится доказать, что лишь частная собственность на землю способна возродить былую славу хлебопашеского труда в России. Собственный земельный пай у Куделькина невелик, с размахом на нем не развернешься. По такой причине Богдан привлек на свою сторону немощных пенсионеров. Многие раздоленские старухи да старики, в том числе и я, отдали ему в аренду выделенные из общества свои наделы земли и покосные угодья. За это Куделькин весной бесплатно пашет нам огороды, доставляет из райцентра купленный там к зиме уголь для топки печей да после жатвы выдает каждому по полнехонькому самосвалу отборной пшеницы, которую при желании можно, опять же за бесплатно, смолоть в муку на его собственной мельнице. А тех, кто содержит скотину, еще и сеном обеспечивает за пустяковую цену.
– Акционеры в обществе таких льгот не имеют? – спросил Бирюков.
– Нет, акционерам за каждую услугу приходится либо платить в общественную кассу, либо за бутылку договариваться, скажем, с шофером или трактористом. У них продолжается колхозная жизнь.
– Как же получилось, что построил шашлычную Куделькин, а хозяином стал Гусянов?
– Вопрос щекотливый. Достоверно ответить на него не могу. Слышал, будто Богдан то ли продал, то ли в счет какого-то долга отдал свое строение со всеми потрохами Семену Максимовичу. Случилось это нынешней весной. Тогда же Володька и новую вывеску привез из Кузнецка.
– Что он за человек был?
– Володька?.. Трезвый – парень как парень. В пьяном же виде становился дурнее паровоза. Любил изображать авторитетного урку. Уголовные песни ему очень нравились, типа: «Я помню тот ванинский порт», «Кондуктор, нажми на тормоза», «Центральная – тюрьма печальная» и так далее. У меня, к месту сказать, есть однорядная гармоника. С молодости по праздникам играю. Вот Володька, бывало, в крепком подпитии забредет ко мне на огонек и со слезами канючит: «Дед Егор, для успокоения души рвани на тальянке мою любимую». Это означало: сыграй, мол, танго «Брызги шампанского». Чтобы поскорее отвязаться от пьяного, приходилось брать в руки однорядку. Только начиналась мелодия, Володька закрывал глаза и во весь голое затягивал на этот мотив блатные слова: «Новый год – порядки новые. Колючей проволокой лагерь обнесен». В конце обязательно поскрипит зубами, трахнет кулаком по своей коленке и вроде как на полном серьезе закончит: «Дед Егор, если тебя кто обидит, скажи мне. Я их тут всех урою!»…
– Такие песни обычно разучивают в местах не столь отдаленных.
– Те места давно по Володьке скучали, но, как председательскому сыну, многое ему сходило с рук. Без разбору нарывался на скандалы. А сегодня, видать, нашла коса на камень.
– С кем из односельчан у него были сложные отношения?
– Наши с ним не связывались. Знали,