они прошли 15 верст в снегу выше человеческого роста в 20-градусную стужу и не получая горячего. Под Караурганом захвачен начальник 34-й турецкой дивизии со штабом», – отмечает летописец кавказских сражений. К 20 января Юденич продвинулся на 40 верст вглубь турецкой территории и остановил преследование. По большому счету преследовать было некого. От турецкой армии мало чего осталось. Историк А. Керсновский назвал Сарыкамышское сражение самым упорным делом, «что за два с половиной столетия и одиннадцать войн русские имели с турками». Наверно, можно с ним согласиться. Турки потеряли из 90 тысяч бойцов до 70 тысяч, в том числе 15 тысяч пленными и всю артиллерию, русские – 20 тысяч. Очень много оказалось обмороженных. Только у нас их насчитывалось 6 тысяч человек. Турок не считали. В результате Сарыкамышской победы Турция оказалась в тяжелейшем положении и вынуждена была начать переброску новых и новых сил на Кавказский фронт, который стал и останется до конца войны самым угрожающим для Османской империи.
Так закончился 1914 год для русской армии. Закончился, несмотря на чувствительное поражение в Восточной Пруссии, вообще-то с положительным результатом. На северозападном и западном направлениях мы, как говорится, «остались при своих». На юге же заняли всю Галицию, вышли на Карпатские перевалы и окончательно подорвали боевую мощь австрийской армии, как и турецкой на Кавказском фронте. Россия, как и остальные страны Антанты, заканчивала год с положительным балансом и теми же проблемами, что и у союзников и у противника – огромная убыль личного состава кадровых войск, огромная нехватка вооружений, боеприпасов, других видов обеспечения боевых действий и довольствия. Мы тоже встали перед необходимостью сосредотачивать все резервы всей страны. В отличие от Западного фронта на Восточном фронте все-таки не полностью закончился период маневренной войны. Линия фронта на Востоке еще не приняла вид непреодолимого рубежа траншей, укреплений, основных и запасных позиций, как это сформировалось во Франции. Хотя войска все более и более зарывались в землю. Так же, как и на Западе, начало меняться отношение к самой войне солдат, офицеров, генералов. Романтизм первых месяцев улетучился вместе с едким дымом сгоревшего пороха непрерывных артобстрелов, чудовищными, зачастую непонятными потерями. Война стала тяжелой, нудной работой, на которой убивают. Дадим слово уже упоминаемой нами Софье Федорченко, точнее бойцам, чьи высказывания она записывала: «Что здесь плохо – много из нашего брата, нижнего чина, сон теряют. Только глаза заведешь, ровно лавку из-под тебя выдернут, летишь куда-то. Так в ночь-то раз десять кричишь да прокидываешься. Разве ж такой сон в отдых? – мука одна. Это от войны поделалось, с испугов разных…» «Он в глаза не глядит, а так неспешно идет. Вижу – сейчас будет меня насмерть убивать. И что делать-то? Коли не он меня, так и у меня ружье на взводе. Тут уж кто кого. Я и выстрелил. Он еще шагов сколь-то на меня – ив землю». «А тут сразу нас под ихние пулеметы угораздило. Совсем не