небо, либо его отсутствие.
Изящная восемнадцатилетняя девушка,
Её груди мягкие, её груди белые,
Но ниже пояса у неё меч,
Которым она снесёт голову всем глупцам,
Хотя никто и не увидит, как покатятся их отрубленные головы.
Она будет бесстрастно иссушать ваши кости До последней капли мозга.
«Купил книжку на Техноложке, стихотворение: «Хорошо сидеть на берегу и смотреть, как тонет корабль».
Пришёл к знакомой искусствоведке, выпили, та:
– Нет, хорошо сидеть на корабле и смотреть, как тонет берег.
Выпили, она:
– Нет, хорошо смотреть, как тонет всё.
Пошёл к Володе Волкову, тот:
– Нет, ты же знаешь, что нет ни верха, ни низа.
Выпили.
– Нет, хорошо бы этого вовсе не видеть».
– Что ты хочешь?
– Я хотел бы всех баб, написать все книги, растранжирить всё золото и выпить всё вино мира, выиграть все войны и не умереть.
– Напиши хотя бы одну книгу, найди себе хотя бы одну нормальную бабу. Насчёт умереть – там уж как получится.
– Der Himmel wartet!
– Или всё-таки das?
Ответ:
– Ужас какой!
– У нас украли зелёную книжку. Там про всё уже было написано.
– Про что?
– Ну, про то, как мы тут с тобой сидим и говорим о том, что у нас украли зелёную книжку.
– Где-то такое я уже читал.
– Так я же говорю: в зелёной книжке!
Девочка с голубыми волосами поставила пальцем на спинке красного кресла две точки. Соединила точки. От одной увела кривую вверх. Махнула билетиком: стёрла.
Мальчик в белой рубашке на руках голой матери в чёрном. Подняла колени, чтобы не съезжал.
Седой в чёрных очках, вытянул вперёд из пиджака червячную белую шею.
Симфония любви. Седая голова женщины над фортепиано, как голова профессора Доуэля.
– Не видел ли ты Г-ву? – шёпот. – Она единственная женщина, которая мне сегодня нужна.
Монгол непроницаем.
Червяк щёлкает ногтями по зубам.
Ария Царевны-лебедь.
Червяк стал изображать, смеясь, плавную греблю одним веслом.
Девушка накинула на голые плечи чёрный пиджак.
Седая старуха оживилась и стала смотреть, что играют.
Китайские палочки. Блошиный вальс.
– У нас собачий. И не вальс, а мороз.
– В этом месте у меня отчего-то всегда теснение в груди случается.
– Мадмуазель, я сожалею, что не присутствовал при том моменте, когда вы стали мадам, а также при обратной метаморфозе, – громко сказал профессор С. искусствоведке, которая встревала в его речь.
Ещё не обваренный свёклой: кипящую кастрюлю он каким-то образом изловчился опрокинуть на свою от старости пятнистую гениальную лысину.
Дамы