поднесла к губам кубок с вином. Как она пьет эту отраву?
Мысль была обыденной. Нелепой. Ранду хотелось рассмеяться. Только он был не в состоянии издать ни звука. Даже мрачный юмор не помогал ему, вообще ничего не помогало. «О Свет! Я так больше не могу. Перед глазами все как в тумане, рука обожжена и искалечена, а старые раны в боку открываются, стоит только вдохнуть поглубже. Я высох, точно вычерпанный до дна колодец. Нужно заканчивать тут свои дела и отправляться к Шайол Гул».
«Иначе от меня ничего не останется. И что тогда убивать Темному?»
Подобная мысль веселого смеха не вызовет. От нее впору впасть в отчаяние. Но Ранд не плакал, ведь он – сталь, а стали слезы неведомы.
Наверное, покамест им на двоих хватит рыданий и слез одного Льюса Тэрина.
Глава 2
Сущность боли
Эгвейн встала и выпрямилась, спина словно в огне горела от ставших уже привычными ударов, нанесенных рукой наставницы послушниц. Она чувствовала себя ковром, из которого старательно выбивали пыль. Несмотря на это, девушка спокойно расправила белые юбки и, повернувшись к зеркалу, аккуратно промокнула уголки глаз. Всего лишь по слезинке в каждом глазу. Эгвейн улыбнулась своему отражению и вместе с ним одобрительно кивнула себе.
Серебристая поверхность зеркала отражала маленькую, отделанную темным деревом комнату за спиной девушки. Обстановка была весьма строгой – прочный табурет в углу, сиденье которого потемнело и истерлось от многолетнего использования. Массивный письменный стол наставницы послушниц с единственным толстым фолиантом на нем. Другой стол – узкий, стоявший позади Эгвейн, – украшала резьба, но гораздо большее внимание он привлекал к себе кожаной обивкой столешницы. Именно на нее ложились многие послушницы – и даже принятые, – чтобы понести наказание за непослушание. Эгвейн могла себе представить, как от бесконечных потоков слез постепенно темнеет столешница. Сама Эгвейн тоже не раз проливала здесь слезы.
Но не сегодня. Всего две слезинки, и ни одна не скатилась со щек. Не оттого, что ей не было больно, – нет, все тело просто пылало от побоев. Ведь чем дольше она отвергала власть над собой Белой Башни, тем сильнее становились избиения. Но с частотой и жестокостью наказаний росла и крепла решимость Эгвейн перенести побои. Она еще не научилась принимать боль так, как айильцы, но чувствовала, что близка к этому. Айильцы могли смеяться и под самыми жестокими пытками. Что ж, Эгвейн могла улыбаться после очередного наказания.
Каждый удар ремня, каждая вспышка боли были победой. А победа – всегда причина для радости, и притом не важно, насколько уязвлена гордость или как сильно горит кожа.
В отражении в зеркале Эгвейн также увидела стоявшую у стола позади нее женщину. То была сама наставница послушниц. Хмурясь, Сильвиана смотрела на кожаный ремень у себя в руках. На ее квадратном, лишенном возраста лице отражалась лишь тень удивления. Она рассматривала ремень как нож, который вдруг отказался резать, или лампу, которая не стала светить.
Сильвиана