Я брошу все, и мы уедем на край света, – шепнул он ей на ухо.
– Чудак, так это не делается. Ты мог бы раньше мне сказать эти слова, но не смог этого сделать. А теперь ты говоришь так от отчаяния. Я не знаю, что бы я сделала, если бы мой муж выставил меня в первую же брачную ночь.
– Все, я больше к ней не вернусь. Никогда.
– Вернешься. Она сама за тобой завтра приедет. Ты любишь Лизу. Ты и сейчас любишь ее. Она хорошая сучка. У нас на курсе никто не любит ее. Ты по собственной воле попал к ней в зубы. Теперь будешь расхлебывать. Много кровушки она тебе попортит. Все еще впереди.
– Тоня, не говори никому ничего, хорошо?
– Можешь спать спокойно. Я бы так никогда не поступила, как она. Лиза – героиня твоего романа двадцатого века, в девятнадцатом таких не было. Правду ты говорил: любовь слепа…
Он добрался до своего общежития с восходом солнца. Сна как ни бывало. Куда идти? В ботанический сад. В ботаническом саду – ни души. Все граждане от мала до велика находились в сонном состоянии после вчерашней первомайской демонстрации.
Витя зашел в буфет транспортного института, съел бутерброд с колбасой и направился в общежитие. Он впервые испытал радость от той свободы, которая у него была сейчас.
«Нет, я эту свободу уже не променяю ни на что, я лучше останусь один, как-нибудь проживу. Я больше никогда-никогда не женюсь. Женитьба – это дурное дело: она не может принести счастье».
Но у входа в общежитие его уже ждала Лиза во всей своей распутной красе.
– Ну что ж, муженек! Я знаю, как ты тоскуешь по мне, и поэтому приехала за тобой. Я вся уже горю, я так тебя хочу, места себе не нахожу. Я уже пожалела, что отправила тебя досыпать в общежитие. Мать сразу заснула, да так крепко, хоть стреляй. Мы могли любиться до потери пульса, я могла кричать от боли при потере девственности сколько угодно – мать ни за что бы не услышала. Ты не обиделся, мой золотой, что я тебя, может, несколько грубовато вытолкала из дому, хоть ты уже имел на меня полное право? Я теперь – твоя, а ты мой до гробовой доски. Ты понимаешь это? Ты должен не ходить, а летать от счастья. Но я думаю, что ты после первой брачной ночи будешь летать, счастливчик. Лишь бы мне не было очень больно. А это отдельная комната у хозяев? А то мало ли как может получиться: хозяева подумают, что ты меня душишь, и прибегут еще, а мы в это время… Ну, ты сам понимаешь.
На Лизе было платье с высоким воротником, чтобы спрятать следы укусов, а лицо она порядочно оштукатурила различными мазями, да еще улыбка до ушей – все это завораживающе действовало на молодого мужа, у которого раньше не было даже элементарного уюта, а не то что такого роскошного тела. А сколько обещаний, сколько восторгов! Может, это действительно некий рай земной. Бог с ней! Покусали ее, но не съели. Видать, она вошла во вкус. Ее одарили, она одарила тех, кто увозил ее, а теперь она одарит и Витю, несчастного, неприкаянного студента. Витя уже знал, что женщина – это и дьявол, и божество одновременно. Он испытал это с Олей, которая сначала унесла его в неведомую даль, а потом бросила.
– Я