Одинокость. Александр Кагор

кашляют на славу,

      накрывает словно лава…

      ***

      Начал я давать ответ:

      насморк есть, а звука нет!

      —

      Ещё новость – пропал голос. Он даже не стремился это сделать – я всё сделал за него! Связки сковал коварный ветер, – теперь они ощущаются как бамбуковые стволы…

      Болеют ветки за окном,

      трясясь от сдавленного кашля.

      Лекарства – снова да ладом —

      бесславят стол. А я – неряшлив:

      летит с таблетками флакон,

      с собою взявши спрей для горла —

      всё бьётся вдребезги об пол,

      и ждёт, чтоб тряпку взял, подтёр.

      Воробушек на проводах

      кричит о новой пандемии.

      Ворчат старушки: «Ох, да ах,

      где мы простуду подцепили?!»

      А я – лечусь, а я – творю,

      пишу про зиму и про сосны,

      кричу: «Я выздоровею

      и встречу будущие вёсны!»

      Писать в таком состоянии – тяжело. Но никаких отсрочек быть не может – долг перед потомками! В обычное время – мысль зарождается и распускается. А сейчас – зарождается – надувается – взрывается – разлетается, – и пытаешься собрать осколки в пазл. На совещании – сижу с тетрадкой и записываю. Конспект? Стихи! Свой конспект! Главное – иметь постоянную возможность записать!

      Пришёл домой. Пойду лечиться. Как соберусь с мыслями – напишу.

С уважением,С.Е.

      31 октября

      Здравствуй, Елена! Всё плохо. Ты даже не можешь представить – насколько. Поэзия заболела. У меня тоже тридцать восемь. Из дома не выхожу, и стихи на бумагу не ложатся… Они… умерли? Не знаю. Порою мне кажется, что с неба сыпет их прахом… Изнуряю себя, как могу. Всё угнетает. Ум напирает, разум отступает – уникальных мыслей нет. Ничего не радует – сжимаю, сжигаю, выжидаю (разрешения?)…

      А с нынешним насморком ни на что уповать не приходится – третий день бездельничаю! Ты не представляешь, как сурово я себя корю за лень! Истязаю мучительно и нещадно – смотрю на часы и жду, когда проснётся совесть…

      Холод внутри откликается на стук холода снаружи. Озяб, лежу под одеялом – состояние отрешённое! Смотрю на окружающее грустным взглядом. Радует, что взгляд грустный – значит, мой. Значит, я сохранил себя. Не поддался общему одурманиванию пустым весельем!

      Может, я просто разучился писать стихи? Зачем духовная смерть при физической жизни? Мёртвым смерть не страшна! Не должны карать убившего исписавшегося поэта! Он поступил благородно – литературный санитар!