представляла из себя тип умной и строгой старухи, будучи одновременно очень добрым и сердечным человеком. Это она познакомила нас с приехавшими из Петербурга Сомовыми.
Остальные знакомства завязывались постепенно. Первые знакомства создались на почве благотворительности, затем расширялись, но всегда по инициативе матери, которая выбирала человека, а не его положение, и создала кругом себя кружок уважаемых, симпатичных и милых ей людей. Она всегда встречала их с искренним удовольствием, и мы, дети, привыкли считать, что гость – это что-то приятное, радостное, хорошее. Мы росли в нашей гостеприимной семье. Когда знакомых стало много, мать моя назначила день недели, когда все могли застать ее дома. Это называлось приемным днем. Но если и вне его кто-либо приходил ее навестить, она никогда не притворялась, что ее нет дома. Она, между прочим, осуждала в других домах такую ложь, особенно когда эта ложь допускалась в присутствии детей. Вечерних приемов у нас никогда не было: это мешало бы младшим детям ложиться вовремя спать, а старшим готовить свои уроки. Нас, детей, было девять человек, и разница между возрастом старшей и младшей была 15 лет. Мы прожили в Одессе десять лет, с 1882 по 1892 год.
12. Петербург
Мы переехали в Петербург осенью 1892 года. Я не буду описывать красоты этой русской столицы. Кто не любовался с набережной Невы далями ее противоположного берега (Нева столь широка, что иначе как далью нельзя назвать расстилающуюся перед вами картину); кто не останавливался в изумлении перед величием классической красоты Исаакиевского собора; кто не стоял завороженный перед площадью Казанского собора с окаймляющей его колоннадой; кто, подошед к памятнику Петра Великого, не почувствовал лично того порыва, который сквозит во всех движениях Петра, сдерживающего своего коня, – тот все равно не поймет моих слабых попыток описать Петербург.
Перехожу поэтому к повествованию о жизни нашей семьи среди этих широких, необъятных площадей, из которых одна вполне правильно называется не площадью, а Марсовым полем…
…Нью-Йорк кичится высотой своих построек, но вряд ли он имеет понятие о просторах Петербурга. Нам люб этот простор, а американец почувствовал бы в нем большое неудобство. Пересекаешь, бывало, площадь, идешь, идешь, а ей и конца не видно. Для нас – раздолье, а для иностранца – какая-то бессмыслица, непроизводительная потеря времени… Но о вкусах не спорят.
Приехала наша семья в Петербург, разделившись на две партии. Первая, с отцом во главе, состояла из моих братьев (девятнадцати, семнадцати с половиной и шестнадцати лет), моей четырнадцатилетней сестры Ольги, которая поступила в частную гимназию Стоюниной,31 и меня, двадцати трехлетней, которая стремилась не опоздать к началу лекций на высших женских курсах. Месяца через полтора приехала мать с остальными: Алиной и Анной из старшей тройки (в которой я была средней) и двумя девочками из младшей тройки: