встретится при чтении какой-нибудь незнакомый ему термин или историческое имя – сейчас открывает толстый словарь и читает ей все, что там про это сказано; если в читаемом опять есть что-то незнакомое – опять ищут это в словаре и снова читают. Эту привычку она сохранила навсегда и, заботясь сама о своем образовании, всегда пользовалась ею. В результате она стала всесторонне образованным человеком.
Помню, что в то время, когда я была уже на высших курсах по математике, мать читала нам вечером какую-то философскую книгу. (Она часто собирала нас вокруг себя и читала нам). Там попалось сравнение какой-то мысли с ветвью гиперболы, которая тянется к своей асимптоте. «А что такое гипербола и асимптота?» – спросила она. Я думала, что она не знала, и собиралась, не без чувства гордости, пуститься в объяснения. Не тут-то было. Она как нельзя лучше объяснила нам эти термины. «Откуда же ты знаешь это? – спросила я, – ведь ты, в твоем детстве, ни геометрии ни алгебры не проходила?» На что она ответила: «Вероятно, мне когда-нибудь попались эти слова при чтении; я тогда и посмотрела в словаре». Надо сказать, что она обладала идеальной памятью.
И вот она, молодая, тридцатилетняя женщина, попадает в глухую деревню. Ей предстоит жизнь в глуши, с ограниченными средствами, без милых ее сердцу родных, без друзей и знакомых, без развлечений, театров, концертов. На другую могло бы напасть уныние, тоска, чувство скуки, затерянности. Но не таков был ее характер. Она поставила себе целью воспитание своих детей и выписала себе всевозможные книги по воспитанию и преподаванию. Она умела разбираться в них и рассказывала нам потом, что она много вздорных советов перечитала, но не принимала их к руководству. Кого она считала весьма умным педагогом – это Ушинского. По его книжечке «Родное Слово» мы и учились с ней чтению и письму (после того, что познакомились с азбукой по методу передвижных букв).
Какие же принципы легли в основу того воспитания, которое она нам дала? Нельзя мне не остановиться на них: воспитание наше было совсем особенное. Говорю это смело, потому что почти нигде не видела, чтобы оно было применяемо с такой последовательностью и с такой выдержкой: нас никогда не наказывали за дурные поступки и никогда не награждали за хорошие; нам никогда не грозили никакими лишениями и не соблазняли никакими подачками. Как солнце светит и на добрых и на злых, так и удовольствия широко сыпались и на провинившихся и на безупречных. За проступки не следовало возмездия. Вы можете подумать, что, вероятно, мы были страшно распущенные дети! Непослушные! Недисциплинированные! Представьте себе, что наоборот. Как же могло случиться такое чудо? Постараюсь объяснить это.
Фото 14. Семья барона Федора Мейендорфа. Слева направо: Анна, Василий, Алина, Юрий, Екатерина, Мария Васильевна, стоит Маня, Федор Егорович, Ольга и Лев. 1880
К послушанию мать приучала своих детей с младенческого возраста: ребенок сидя на руках у няни протягивал