ction>
От автора
Что такое «актированные дни» – знает каждый северянин. И книга рассказывает не только об этом, но и о той атмосфере, в которой проходило детство в маленьком посёлке на Колымской трассе. Ни морозы зимой, ни комары летом никак не отражались на нашем счастливом детстве, о чём сегодня вспоминается с грустью от невозможности вернуться в места, где прошли самые яркие, запоминающиеся дни жизни. Теперь уже нет тех колымских посёлков, и их жители давно разъехались по многим городам России и другим странам, но детские воспоминания не уходят. Это и сподвигло меня взяться за перо и хоть как-то зафиксировать то, что осталось в памяти, чтобы вновь вернуться в родные места, хотя бы мысленно.
Каждый рассказ биографичен. Конечно, не все приведённые имена и фамилии точны, время, возможно, немного исказило то или иное событие. И хотя каждый рассказ имеет независимый от другого сюжет, они вписываются в единую общую канву, позволяющую погрузиться в атмосферу Колымы 1960—70 годов. Что из этого получилось – судить моим читателям…
Мороз
Выхожу зимой на улицу и ощущаю, что сегодня стало холоднее, чем вчера. Зима. Мороз. Пройдя метров сто, чувствую, что лицо начинает подмораживать и ускоряю шаг.
Сразу приходят воспоминания из северного детства. Ведь когда-то я мечтал жить там, где зимой сорок градусов…
А сейчас иду при тридцати – да разве это холод?! И мне тут же становится теплее, и уже начинаю не ощущать мороза. Воспоминания же не отступают. На ум приходит понятие «актированные дни», – их в детстве мы ждали как праздника. Утром, собираясь в школу, включив погромче местное радио, с надеждой вслушивались в каждое слово диктора, объявляющего температуру воздуха по населенным пунктам Сусуманского района. Звучало же каждый день одно и то же: «Температура – минус сорок девять». Хотя мы знали, что о погоде на завтра нам скажут послезавтра, и надеялись – а вдруг объявят актированные дни ввиду понижения температуры до 50—60 градусов мороза?! Градусник же за окном был не виден из-за густого тумана и толстого льда на стеклах окна. Да если бы и был виден – то показывал бы только то, что спирт в нём ненастоящий и давно замёрз на отметке в 45.
Иногда объявляли 55 или 60, хотя на улице ничего не менялось, – было также холодно, как и в прошлые дни. И наступал праздник «актированный день» – в школу можно не ходить. Проводив родителей на работу и почитав книгу до тех пор, пока не стало светать, в 11 часов, я начинал собираться на улицу. Чтобы не навязывать шарф, – надевал свитер с толстой завернутой вдвое горловиной, поверх двойных трико и брюк, – надевались штаны с начесом, штанины, зауженные внизу резинками, натягивались поверх валенок, чтобы при ходьбе по глубокому снегу он не проникал вовнутрь. На руках – меховые, с подворотами, рукавицы. Утром лучше не умываться – чтобы не обморозить щеки…
Мы шли кататься с горки, она была прямо под окнами дома. Потом брели куда-нибудь греться: в клуб или в домик автобусной остановки на трассе.
Став постарше, в 11—12 лет, мы шли в наш скудный лесок, – лиственницу в нём когда-то вырубили для укладки брёвнами Колымской трассы, потом – для заготовки чурок, используемых в годы войны автомобилями вместо жидкого топлива.
Молодые редкие лиственницы стояли невысокими снежными пирамидками. Снег же был глубоким, почти метровым.
Скрип снега и шелест замерзающего от дыхания воздуха погружали нас в то белое безмолвие, которое описывал Джек Лондон на соседней с нами Аляске. Среди этого безмолвия у нас была построена снежная крепость, внутри которой мы разжигали костер и сидели, грелись у него.
Возвращаясь, по глубокому снегу, в темноте, после 14 часов дня, мы были покрыты не куржаком, а снежной коркой, ресницы слипались от инея, из носа периодически приходилось выковыривать лёд…
Когда же зимой, после нескольконедельного 50—60 градусного мороза становилось сорок, и густой туман рассеивался, – поселок оживал. Люди, уставшие от мороза, выходили на улицу – гуляли, дышали свежим воздухом. Повышение температуры обычно сопровождалось небольшим снегопадом, – на улице становилось ярко и чисто… Тогда и приходили мне в голову мысли, что где-то живут люди и зимой там всего 40 градусов, и они, наверное, никогда не мёрзнут…
Лесок
Дом, где я жил с родителями был крайним. Напротив него был детский сад, а дальше начальная школа, переоборудованные из бараков, доставшихся поселку в наследство от лагерного пункта. Наш же дом стоял у самой Колымской трассы. А уже за ним и за заборами детсада и школы начинался лесок.
Он был небольшим, наверное, метров 300—400 в длину, и там за ним, в отдалении, одиноко стояла казарма, одно из немногих каменных зданий поселка, тоже оставшееся от лагпункта и приспособленное под мужское общежитие.
Сегодня расстояние от школы до казармы я вряд ли назвал бы лесом. Тогда же, – в дошкольном детстве, этот пустырь со стихийно выросшими маленькими лиственницами казался настоящей тайгой. И мы каждый день бывали