от твоей мамы, она пишет что ты очень похож на меня. Я так скучаю по вам, я так вас люблю, это проклятая война забрала у меня возможность быть с вами и я очень боюсь, что она может забрать у меня жизнь и тогда я никогда не увижу тебя, Гельмут, мой малыш. Страшнее этого ничего не может быть! Я никогда не хотел воевать! Ни когда! Я простой рабочий, краснодеревщик, всегда мечтал жить тихо, своей семьей, растить детей, приходить вечером с работы, обнимать жену, рассказывать ей про свои дела, по выходным выпивать с друзьями пива, но ничего из этого не сбылось. Уже неделю мы сидим в окопах на одной из нескольких сопок, поросших соснами, наша сопка стоит отдельно от всех остальных, которые образуют небольшой хребет. Местные жители называют их почему то „курганами“. Я воюю уже третий год, Бог хранит меня, я даже не был ни разу ранен серьезно, но это место беспокоит и тревожит меня, как будто я наступаю на собственную могилу.»
«Курганы»! У меня даже в ухе засвербило! Если это действительно то, о чем я думаю, то я там знаю все, как свои пять пальцев. Туда мой отец привез свою семью когда мне было всего двенадцать лет, там каждый метр сопок исхожен моими ногами, там мы играли в казаков и в прятки, там, в беседки у лесной дороги, мы назначали свои первые свидания. Но какое отношение мои « курганы» имеет к погибшем в машине людям?
Усевшись поудобнее, я стала читать тетрадь дальше: « Это странное место, сынок, все сопки поросли высокими стройными соснами, сейчас в жару, а стоит середина лета, воздух весь пропитался сосновым запахом, какая то марь плывет над этим лесом, если долго смотреть в небо, кажется, что ты в этом мире один, что нет войны, что рядом не валяется истекая потом мой взвод, что не суетится вокруг местный полицай Филька Логин, пытаясь всем услужить, в надежде, что его не бросят здесь, а заберут с собой в Германию, где у него будет расчудесная жизнь. Германия… где то там ты сейчас гуляешь со своей мамой или спишь или кушаешь… где то там.»
Лёвушка, вставай! Лёва! Ни одного движения. Отец подошел к кровати и долго рассматривал спящего сына, бледное лицо, казалось еще бледнее из за копны черных вьющихся волос, тонкие ручонки поверх лоскутного одеяла, для своих шести лет, единственный сын Якова Бернштейна, выглядел совсем маленьким и щуплым. Отец погладил сына по плечу: вставай Лёва, нам пора собираться. Мальчишка сонно приоткрыл глаза и, увидев отца, улыбнулся. Сейчас встану, сейчас, он попытался перевернуться на другой бок и свернуться калачиком. Лёва! Встаю, встаю, мальчик уселся на постели, потягиваясь, как маленький котенок. Из под вихрастой челки блеснули зеленые материнские глаза. Папа я встал, мы в деревню поедем? Да нет, сынок, мы в деревню пойдем, ножками. Пойдем? Это же далеко, нас что никто не может подвезти? Будет лучше, Лёва, если ни кто не будет знать куда мы ушли, Яков тяжело вздохнул и погладил сына по голове. Их городок был словно разменная монета, словно игральная карта на столе у не очень